И домики для обслуги, незаметно притаившиеся в сторонке и отделенные незримой чертой от прочих строений. Чертой бедности. Если сам «дворец», выглядит настолько шикарно, что все прочие здания соединенные с ним крытыми, или не крытыми, аллеями, и переходами, мгновенно теряются из виду, то домики обслуги теряются уже на фоне этих зданий. И чтобы их найти, надо доставать лупу и солнцезащитные очки, чтоб блеск соседей не засвечивал.
Исключение конечно конюшня — она слишком большая, да и предназначена больше для господ, нежели для слуг. Ну и домик лодочника у озера, его просто никак не спрятать на фоне блеска вод. Так что и то, и другое, украшено в меру сдержанно, но с не меньшим вкусом, или его отсутствием, чем богатые собратья центра ансамбля.
Только вот мне, любоваться этим всем великолепием никто не позволял. Как минимум можно схлопотать тумаки за разевание рта даже от коллег по цеху. И по этой части мое предыдущее место жительство во сто крат лучше нынешнего. Пусть там и нет столько внешнего комфорта и уюта, зато там, дома, у меня было куда больше реальной свободы и возможностей чем, здесь я могу себе хотя-бы представить.
Исключение — когда я с сыном графа. Тогда можно разевать варежку на право и налево, задавать, казалось бы, неуместные вопросы, и получать на все не менее лаконичный ответы, с нескрываемым мальчишеским восхищением — магия!
Только у парнишки как оказалось действительно не так уж много свободного времени для игр. Как единственному сыну графа, хоть и не владеющему магией, ему положено знать безмерное множество вещей. Тем более, как не имеющему возможностей владеть магией, положено уметь обходится без неё.
Всего детей у графа трое. Причем все от разных жен. Первая и самая старшая дочь, есть «заложница политических интриг». Дочь от знатной дамы и результат политического брака, что еще при рождении была выдана замуж, и сейчас просто ждет своего дня и часа, когда свадьба с её благоверным станет наиболее выгодна. Это может быть завтра, может через год, может через десять лет. Но она должна быть всегда готова. Жизнь этой одиннадцатилетней девочки есть сплошной этикет, балы, да приемы.
Но в сравнении с младшенькой, что всего на год младше нас с Данисем, жизнь Фрель просто рай, а вот жизнь Виолы настоящий ад. Ей единственной передался магический потенциал отца, или даже лучше сказать деда, так как в возрасте пяти лет она уже способна творить простейшею магию. К сожалению, что значит «простейшая» мне никто так и не объяснил — Данис сам не знает, ему не объясняют, а остальные со мной вообще разговаривают исключительно языком палок.
Жизнь Виолы это бесконечные тренировки, медитации и книги по магии. Её жизнь можно сравнить с жизнью раба на галере, что спит три раза в неделю, ибо примерно столько у неё и выходит. Дед взял над ней шефство, и пообещал вырастить из неё к тридцати годам сильнейшею магисмессу в мире. И я думаю, что так оно и будет, если бедная девочка не умрет к середине пути от изнеможения. Я искренне ей сочувствую и боюсь — какой же стервой она вырастет в итоге.
Свое обещание, или скорее желание, обучить меня магии по средствам местных магов, его высочество тоже не забыл. Только вот маги ловко открутились от такой перспективы. Ну а книги, что попросил принц как альтернативу… они конечно выдали, только легче от них не стало.
— Ничего не понимаю! — воскликнул юный граф, небрежно отшвыривая древний фолиант в дальний угол комнаты, заваленной игрушками. — Как по такому вообще можно учиться! Это ведь, это… — он просто задыхался от возмущения, а я…
А я вообще ничего не понимаю из написанного в этих древних томиках — язык используемый для написания этих древних книг мне неизвестен от слова совсем! Зато вот то, что написано во второй половине книг, вполне, и определенно, ясно. Да там даже чуть уметь не надо! Чтоб понять, что же в них написано. Эдакие детские книжки с картинками, о магии, для самых маленьких, написанные в стиле: могущественный маг, изображенный красочной картинкой, как эдакий добрый дядя окружным всполохами огня, лентами неведомых иероглифов и узоров, и целой вселенной звезд — хорошо. Грязная нежить, изображенная скорее как крестьянин после хлебной страды, уставший и заморенный мужик — плохо. И ничего более.