Однажды, когда он суетился после дежурства возле печи, Александр Петрович зашел к нему с чемоданом в руках и протянул ключ:
— Уезжаю я, Иван Мардарьевич.
— Как же так?! — кинулся к нему Иванька. — Отпуска-то еще сколько!
— Ничего не поделаешь, служба, — попробовал было соврать капитан, но потом махнул рукою и заторопился из дома.
Иванька выбежал за ним следом и, еще не веря всему сказанному, попытался хотя бы на время задержать его:
— С ремонтом как быть-то, Петрович?
— Как хочешь, — отмахнулся тот и, не оглядываясь ни на дом, ни на совсем поникшего Иваньку, зашагал по тропинке на станцию.
Иванька долго глядел ему вслед, в одну минуту постаревший и осунувшийся. Потом, прощаясь с Александром Петровичем, замахал картузом в надежде, что капитан все-таки оглянется, ответит ему, а может быть, даже остановится и утешит Иваньку, объяснит, что вот он съездит в Одессу, уладит там все свои дела, а потом вернется назад, и они к осени еще успеют отремонтировать дом, еще порыбачат и вдоволь наговорятся. Лизу к тому времени тоже уже ничего не будет связывать, и она переедет на этот берег Снови в только что отремонтированный, пахнущий смолою и краскою дом.
Но Александр Петрович так и не оглянулся…
Спустя несколько дней после отъезда капитана снова пошли дожди. Иванька до самого вечера, пока не надо было идти на дежурство, сидел у себя в хате, затаив неизвестно на кого обиду. Изредка к нему заглядывал Митя, спрашивал, не приболел ли Иванька.
— Да, есть немного, — отвечал тот, действительно чувствуя во всем теле слабость и пустоту.
Митя сокрушался, советовал поехать в город к врачу. Иванька каждый раз обещал, что, как только закончатся дожди, обязательно съездит. Потом разговор у них заходил о сенокосе, о приближающейся жатве и лишь в самом конце о капитановом доме. Митя интересовался, будут ли они кончать с ремонтом, а то его приглашают в Гвоздиковку стелить полы. Иванька, путаясь в знаках и жестах, объяснял, что Александра Петровича срочно вызвали в Одессу по службе и с ремонтом теперь придется маленько повременить. Так что Митя может спокойно ехать в Гвоздиковку. Тот извиняюще разводил руками, но с отъездом не торопился, может быть не веря до конца Иванькиным словам.
Ночью Иванька, как и раньше, ходил на дежурство, хотя Митя и советовал ему бросить это занятие, а то еще чего доброго и совсем расхворается. Но Иванька не соглашался. Дежурство — какая ни есть, а все-таки работа. С вечера, закутавшись в плащ, он ходил вокруг строений, проверяя для пущей важности замки и окна, а в полночь направлялся к капитанову дому, куда приходить днем ему теперь не хотелось. Мужики часто останавливали Иваньку, точно так же, как Митя, интересуясь, чего это с домом произошла заминка? Объяснить настоящую правду Иванька не мог, а обманывать мужиков с каждым днем становилось все труднее.
Ночью же Иванька оставался с домом один на один. Сидя на уже выправленном крыльце, он подолгу глядел на белевшие в темноте новые бревна, которые дубовыми шипами были навечно соединены со старыми, выдержавшими испытание временем и непогодой. Теперь бы дому стоять да стоять, особенно если покрыть его железом или шифером да вставить новые рамы. Но вот с хозяевами никак не ладится, видно, в их жизни что-то было нарушено в самом основании и теперь этого ничем не поправишь…
Иванька терялся в догадках, стараясь понять, что же все-таки произошло у Александра Петровича с Лизой, почему они так поспешно расстались. Передумал он за эти ночи о многом: и о любви, и о детях, и еще бог знает о чем, но верного объяснения всему случившемуся так и не находилось, а без него Иванька не видел в жизни необходимого единства и гармонии.
Он снова глядел на дом, жалея, что затеяли весь этот ремонт, который доводить теперь до конца некому. Александр Петрович появится в селе, наверное, не скоро, а у Иваньки на ожидание уже не хватит сил… Он поплотнее кутался в плащ, курил и незаметно для самого себя начинал вдруг вспоминать Марьяну, ее последние дни…
Умерла она вечером на Ивана Купала. Молодежь в этот день справляла праздник. Возле клуба играла музыка, слышался гомон и девичий смех. Марьяна несколько раз посылала туда Иваньку посмотреть, так ли там все, как было когда-то в их молодости. Иванька уходил, долго смотрел на гуляние, а вернувшись назад, рассказывал Марьяне, что все точно так же, как и тогда, вот разве что танцуют теперь по-другому да другие поют песни.
— На то и молодежь, — успокаивала его Марьяна и просила пошире открыть окно.
Когда стемнело, на берегу речки вдруг вспыхнули костры. Одни — возле самой воды, а другие — поднятые высоко на столбах. Они осветили Сновь, прибрежные лозы и почти до самого Заречья мокрый некошеный луг.