«Почему же товарищ не идет?» — в который уже раз задавал себе вопрос Ради. Имеет ли он право бездействовать в повстанческой зоне, к которой устремлены взгляды всех людей труда, с которой связаны все надежды арестованных, истязаемых в подвалах казармы, в полицейских участках и на которую каждую минуту могут напасть путчисты? Его бездействие показалось ему подлым, ужасным.
Ради решительно натянул на голову кепку, обвел комнату взглядом, запер ее на ключ и положил его под половичок. Постоял минутку на балконе, колеблясь, какую выбрать дорогу: в сторону крестьянской коммуны или в сторону Килифарево, которое находилось в часе пути отсюда… Он вышел во двор и направился к плетню. Наверное, было уже за полдень; ржаное поле, тянувшееся в узкой низине, отливало изумрудом под лучами стоявшего высоко солнца. Короткими перебежками, где низко пригибаясь к земле, где ползком, Ради миновал открытое пространство и залег на меже.
Испуганный жаворонок взмыл в прозрачную высь и запел свою песню, потом камнем упал вниз. Ради ступил в рожь и пошел в сторону ломаных линий неправдоподобно синих, словно нарисованных на картоне гор. Задержался ненадолго под дикой грушей, а когда уже собрался было выйти на тропинку, услышал голоса. Не было сомнения: сюда шли люди, но сколько их и кто они, Ради не мог понять. Он притаился за деревом и, держа палец на спуске, стал ждать, когда они подойдут поближе. Голоса утонули во ржи, исчезли, как исчез и жаворонок. Воцарилась прежняя тишина. Прислушиваясь к ней, Ради стоял неподвижно. Перед ним возникли дула двух винтовок, они покачивались в такт движениям несших их людей, подплывали все ближе и ближе. Среди приближающихся была Янка — он узнал ее голос.
Винтовки опустились книзу, но людей не было видно. Так прошло некоторое время, а потом на тропинке показалась крупная фигура Янки. В двух шагах позади нее шел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, невысокий полный человек, который обогнал Янку и первым подошел к Ради.
— Настоящий боец должен обладать неистощимым терпением, товарищ Бабукчиев. Вы подвергаете себя опасности, — укоризненно сказал он, а Янка погрозила ему пальцем. На ее запястье алела большая царапина.
— Познакомься, беглец, это наш учитель.
— Мне о вас говорила наша Русана. Она сейчас заведует санитарным пунктом на станции Дряново.
Из нескольких фраз, которыми они обменялись по дороге, Ради узнал, что путчисты действуют в соответствии с подробно разработанным оперативным планом, что к Килифарево движутся крупные войсковые соединения, к которым примкнули и сами участники переворота. Трое товарищей, вместе с ними выполнявшие задание, пошли в разведку. С ними был и тот, кто должен был вечером помочь Ради переброситься в килифаревскую боевую зону. Ради совсем приуныл. Он все еще мечтал сражаться под командованием Саралиева и Попова. Но, видно, его мечте не суждено сбыться. Разве что Янка проводит его туда…
Прежде чем войти в село, учитель и Янка свернули к кузне. Кузнец в кожаном фартуке подковывал лошадь с висевшей, словно черный платок, гривой. Все трое вошли в кузню и оставались там довольно долго. Наконец, дверь кузни открылась. Теперь с плеча учителя свешивался не рюкзак, а три винтовки. Янка несла в одной руке еще одну винтовку без ремня, а в другой, оцарапанной руке, сжимала гранату. Она молча протянула винтовку Ради, снова вошла в кузню и возвратилась с мешком патронов. «Может, это из тех, что взяты на Люцкановой мельнице…» — подумал Ради. Янка и учитель пошли по улице, которая вела к школе, а Ради возвратился в дом Янки.
Вечер опустился на село как-то внезапно и сразу, собрав людей возле домашних очагов. Не гремели колесами телеги, не мычал скот. Только какая-то собака протяжно выла. По пустынным улицам промчался всадник. Молодежь пела на площади «Это есть наш последний и решительный бой…» Песня пронеслась над безмолвными домами и заглохла в вечерней прохладе. Янка вернулась с куском брынзы, завернутой в газету. Она велела Ради разжечь огонь и собрать яйца в гнездах, сама же взяла в руки винтовку, которую дала ему нести от кузни, и пошла к соседям.
— А луна-то, луна взошла на небе… Прямо будто по заказу наших врагов, — сказала Янка, входя в кухню, и тут же принялась жарить яичницу. Лицо ее было строгим, движения порывистыми. — Поедим что бог послал… Знал бы ты, как я вымоталась… Может, выйдем пораньше?