Бабукчиев только сейчас заметил, что в повозке лежат три трупа. Он так и прикипел к месту. Это были герои Адрианополя, которых сегодня утром тырновцы встречали с такими почестями. Впрочем, один из них был вроде живой, а может, так казалось оттого, что его правая рука все еще сжимала камень.
Счетовод повернул обратно. Обошел разрушенное здание, пересек соседний сад и очутился там, где раньше стоял дом Васила-Победителя. Увидев на его месте развалины, он зашатался и рухнул на мостовую. Что было потом, Бабукчиев не помнил. Очнулся он среди зарослей полыни, на обочине дороги, куда его оттащил рослый гимназист.
— Ты не видел моего сына Ради Бабукчиева? — спросил он паренька.
— Все школьники побежали к Богатырской площади. Вставайте, дядя. Они там.
Богдан опередил отца. Он нашел Ради под грушей. Тот сидел, прислонившись к спине приятеля. Оба были в разорванной одежде, с припорошенными известковой пылью взлохмаченными волосами. Сначала Богдану показалось, что брат ранен, но, увидев, что у него ушиблены только ноги, он успокоился и потащил брата за руку.
— Погоди, туда не надо, — остановил его Ради. — Там возле развалин лежит мертвый Коротышка.
— Да ну? Надо позвать тетю Зойку. — Богдан побежал к банщице, что сидела на камне в одной короткой рубашке.
— Неужто это правда, Богдан? — Зойка схватилась за голову и запричитала: — Господи, да как же ты допускаешь такое?! Что тебе сделал мальчонка, зачем ты его жизни лишил? О, горемычный! — она долго рыдала, всплескивая руками. Потом подозвала мельника, чтобы он помог ей перенести мертвое тельце.
Богдан с братом и его товарищем пошли берегом реки. Они миновали сад попа Лефтера, свернули в переулок у дома скорняка Пеньо и вышли к своему саду. Пес Того выскочил им навстречу, лизнул руку Ради и умчался в пустой двор. Несколько раз пес бегал к хозяевам в сквер, скулил у их ног, глядя на людей умными глазами, под которыми обозначились две коричневые черточки, словно он плакал. Прибежит и убежит обратно. Почуяв новый толчок, пес настораживался, садился на клумбу, к которой раньше ему не разрешалось подходить вообще, поднимал голову и начинал выть. Мгновение спустя земля вздрагивала. Когда толчок прекращался, Того бежал в сад, где копошились куры, брошенные хозяевами, и ложился на подстилку до следующего толчка.
Никола Бабукчиев догнал ребят возле упавшей ограды. Увидев отца, они немного успокоились, и все вместе пошли в сквер.
— Ради! — Денка обняла сына. — Сыночек мой родной. Я уж и не чаяла увидеть тебя живым. Что же это такое, сынок? Нет у нас больше дома, Ради. Остались разутыми-раздетыми.
— Мама, не плачь! Дом отстроим. Я видел его, он целый, — успокаивал ее сын.
— Ты видел его снаружи. Я и отцу твоему не сказала, что стена в бабушкиной комнате обвалилась, чулан тоже… И посуда… Ни одной чашки не осталось. Мы с Богданом сидели в темной комнате на диване, как вдруг дом закачался, накренился… Бабушка на кухне готовила обед. Дверцы буфета распахнулись, все полетело на пол — тарелки, чашки, банки… Потом буфет встал на место, но посуда побилась.
— Соседские дома больше разрушены. И убитые есть. Двоих из нашего класса убило. Раненых много…
— А ты как, не ранен? — Денка стала ощупывать его голову и спину.
— Нога болит, черепицей стукнуло. Потолок обвалился прямо нам на головы… У нас был урок болгарского языка…
Денка повела Ради в конец сквера, села в высокую густую траву, вытянула ноги, Ради положил на них голову. Он расслабился, прикрыл веки, но перед глазами все стояло несчастное лицо матери на фоне выцветшего от беспощадного солнца неба. Приминая босыми ногами траву, подошла и села спиной к ним соседка Юрданка с грудным ребенком. Младенец заходился криком от голода, пеленка, в которую его успели завернуть, была мокрая. Мать приложила его к пустой груди и ребенок заплакал еще сильнее. Юрданка встала на колени и в отчаянии заломила руки.
— Мильо, Мильо, где же ты? Погляди на нас… Муженек мой милый, на кого ты нас покинул…
Денка легонько повернулась, чтобы не потревожить сына, и стала ее успокаивать:
— Не плачь, Юрданка, не надрывайся так, всем тяжело… Видишь, какая беда.
— Ох, Денка, а мне-то каково… Лучше бы помереть, чем так мучиться. Мильо только раз дал о себе знать, прислал весточку из госпиталя, с тех пор вот уже полтора месяца ни слуху ни духу. Что же мне делать, горемычной, с дитем на руках в такую лихую годину? — Юрданка сорвала с головы красный платок и вытерла слезы.
Держа Любку за руку, бабушка Зефира с выбившимися из-под платка волосами бродила по скверу и что-то бормотала. При каждом толчке Любка пыталась выдернуть руку, но старуха ее не отпускала, а когда земля успокаивалась, она опять принималась ходить и причитать — в ней трудно было узнать прежнюю рассудительную женщину, к которой шли за советом близкие и знакомые. Как безумная, топталась она по траве и никто не обращал на нее внимания.