С хлебом на скатерти белой
Бил чужеземцам поклон…
Полюшко,
Что ж ты хотело?..
Старый вернули закон.
На поле Филька покоен —
Как же — евона взяла!
Щупает землю ногою,
Землю,
Что людям была
Радостью,
Родиной,
Болью,
В ней и восход и закат…
В бороздах крепкие колья,
Словно занозы, торчат.
Враз обескровились зори,
Криком хотелось кричать!..
Горькое плакало горе
В полюшке нашем опять.
Будто и не было детства.
Вот он —
Мужания срок.
Приняли дети в наследство
Мести нелегкий зарок.
В дружбу подпольную веря,
Мы в лопоухий бурьян
Ставили,
Словно на зверя,
Волчий на Фильку капкан.
И довелось посмеяться:
Фильке раздроблена кость.
Но матерям отдуваться
За малолеток пришлось.
Поняли:
Волчьи капканы
Надо сберечь про запас.
Слово с тех пор
«партизаны»
Стало священным для нас.
В пади Сорокина бора,
В топи Соколичьих мхов
Нас проводили просторы
Под переклик петухов.
Шли по родимому полю,
Взяв его силу и страсть,
Чтоб усмехаться от боли,
Чтобы без крика упасть.
Волю неслыханной болью
Мы закалили, как меч.
Ради родимого поля
Можно ли сердце беречь?!
4
Можно ль тому удивляться,
Что мы вернулись опять?
Поле кричало нам:
«Братцы!» —
Руки тянуло обнять.
«Жизнь прожить — не поле перейти…»
Во моем во полюшке —
Ни тропки, ни пути.
Трын-травою поле заросло,
Затянуло дымом,
Снегом занесло.
Стелются в нем жухлые кусты
Да стоит березонька,
А под ней—
Кресты!..
Я в том поле уцелел едва, —
Пожалела малого
Матросская братва:
Насмерть, до последнего,
Встали у ракит…
Красным цветом полюшко
До сих пор горит.
«О время, время…»
О время, время!
Плачут соловьи,
А вороны восторженно кричат…
Мне до сих пор
Грозят глаза твои
И душит по ночам
Сожженья чад.
Я видел сам:
Каратели в гумно
Людей швыряли,
Как поленья в печь…
Я сам — живой,
Но душу все равно
Мне от того сожженья
Не сберечь,
Огонь пылает с четырех сторон.
Вокруг солдаты
Курят не спеша.
А я в траве.
Горит моя душа,
И не сдержать никак
Проклятья стон.
Душа горит!
И через двадцать лет
Тревожат рощу плачем соловьи.
О время, время,
Мне дымы твои
И ныне заволакивают свет!
Туристы из ФРГ
Людно и цветасто на вокзале…
Недругов
Не так у нас встречали.
Нашенское «милости прошу»
Ихнее «гут морген» заглушает.
Только я с поклоном не спешу,
Что-то мне под ложечкой мешает.
Из Германии гостей
Экскурсовод
Провожал глазеть на стены-кручи.
А в глазах моих
Былого тучи
Поднимались,
Кроя небосвод.
Я стоял
И в прошлое глядел:
Над Псковой
Молчали грозно башни,
Давний день,
Как будто день вчерашний,
Болью незабытою гудел.
Юнкерсов кресты
Опять в глазах,
Кажется, земля насквозь пробита
Бомбами.
Земля моя в слезах,
Кровью нашей русскою
Залита.
И не кто-нибудь — отец,
Отец
У стены под дулом автомата.
Без промашки
Бьет в упор свинец,
Смерть-свинец немецкого солдата…
Я ни в чём туристов не виню,
Их тогда и не было на свете.
За отцов
Не отвечают дети.
Но и память
Не предашь огню!