На ней были хлопчатобумажные светло-коричневые штаны и мальчиковая белая рубашка с коротким рукавом. В Вашингтоне ее наряд выглядел так, как будто его только что принесли из прачечной, но после нашего путешествия напоминал многократно использованную пижаму. Впрочем, уж кто бы говорил, только не я. Мой вид был не свежее. У нее-то на лице, по крайней мере, не красовалась двухдневная щетина.
В те моменты, когда она просыпалась и могла принять пишу, я кормил ее молочными коктейлями и хрустящим картофелем, но все равно она так и оставалась чуть ли не прозрачной. Ее левая рука была все еще перевязана. Кожа обтягивала кости, и на лице остались только одни глаза. Ее волосы обрели натуральный светло-каштановый цвет, соответствующий тому, который и был указан в ее личном деле в графе особых примет, а сделанная мачете стрижка уже несколько утратила первоначальную форму. Надо сказать, ее нынешняя прическа выглядела ничуть не хуже, чем те птичьи гнезда, за которые иные девушки готовы платить бешеные деньги в салонах красоты — даже в наше время, когда в моде всевозможные “бабетты” и “халы”.
Но не заметить ее глаз было невозможно. Огромные, серые и лучистые, а иногда — огромные, желтые и лучистые, они, похоже, никогда не закрывались. Они постоянно были устремлены на окружающий мир, точно ожидали, что сейчас случится что-то ужасное.
Я увидел, что выражение ее глаз изменилось — совсем чуть-чуть. Все-таки я на нее действовал благотворно. Если бы нам удалось провести вместе еще шестьдесят часов, она бы, очень может быть, начала бы моргать в моем присутствии. Доктор Стерн укоризненно глядел на меня. Он, несомненно, полагал, что я бесчувственный и бестактный грубиян. С не меньшим негодованием взирала на меня и полная сестра в цветастом платье.
— Ах вы, бедняжка! — заворковала она, обхватив своей могучей рукой худенькие плечики. — Пойдемте, милочка, со мной. Вам у нас понравится. Сами увидите.
Идя к левой дверце, чтобы забрать с сиденья шляпу, я ощущал на своей спине взгляд ее огромных бездонных глаз. Потом сестра увела ее. Мне стало как-то не по себе — точно я жалел, что расстался с ней. Я прошагал миль двенадцать по джунглям, видя перед собой ее пятки. Потом я видел ее всю с ног до головы на протяжении двух тысяч четырехсот миль. За все время она не сказала мне ни единого слова. Но, наверное, можно привыкнуть к спутнику, даже если он не позволяет до себя дотрагиваться и молчит всю дорогу.
— Материалы, с которыми вам надо ознакомиться, доставлены вчера самолетом. Они в вашей палате, — сказал Том Стерн. — Но лучше вам все же сначала зайти ко мне в кабинет. Я хочу осмотреть вашу ногу.
— Черт с ней, с моей ногой, — сказал я. — Покажите мне лучше, где стоит кровать, и дайте до нее добраться.
— Ладно, тогда завтра утром, — согласился он. — Вам надо позвонить в Вашингтон, когда вы справитесь с домашним заданием. У вас есть какие-нибудь пожелания относительно машины?
Шейла в этот момент входила в здание — призрак в брюках, рядом с суровой сестрой в цветастом платье. Мне никогда не удавалось заинтересоваться женщиной в брюках, но ведь Шейла, по сути дела, и была не женщиной, а всего только парой серо-желтых глаз. Я взглянул на “понтиак” и горестно покачал головой.
— Лучше прострелите его. Было бы негуманно заставлять его мучиться так долго.
Я последовал за ассистентом. Двое постояльцев в креслах-качалках сидели на веранде, или, как говорят в этих местах, — “портале”, с ударением на последнем слоге. У мужчины была только половина лица — другую половину сожрала кислота. Женщина выглядела вполне здоровой, но я знал — ибо видел ее здесь, когда приезжал проходить спецкурс по физической подготовке, — что она будет тут сидеть без движения до тех пор, пока ее не внесут в дом, не накормят и не уложат в постель. Ее глаза не привлекли моего внимания. Они были мертвы.
Эти люди допустили ту же ошибку, что и Шейла: они попались. И если вы полагаете, что агенты, прибывающие сюда для переподготовки или, как я, на лечение, встречают этих безнадежных инвалидов по чистой случайности, то вы ошибаетесь.
В том-то и состояла задумка, чтобы у нас постоянно перед глазами были эти несчастные — те, кому не повезло, кто допустил оплошность. Это послужило нам мягким предупреждением о том, что может случиться, если ты дашь маху. Словом, как я говорил, место безопасное, но не лишенное своих недостатков.
Мне дали просторную палату с письменным столом. На столе было много бумаг. Я начал открывать пакеты, но потом бросил это занятие: мне было наплевать на эти бумаги. Как было наплевать и на то, что за окном светило яркое солнце. Я опустил жалюзи, разделся, забрался под одеяло и мгновенно уснул.
Глава 7
На фигуре было развевающееся белое одеяние; она протягивала ко мне руки и шептала мое имя. Я не смог рассмотреть лица. Я попытался проснуться и понял, что уже не сплю. Однако почему-то не поверил этому. Ведь привидения должны обитать лишь во сне, где им самое место.
Но фигура по-прежнему стояла посреди комнаты, освещенная сзади пробивавшимся сквозь жалюзи светом фонарей в саду. Наверное, я все-таки мгновение назад был в глубоком сне и ко мне еще не вернулась ясность мысли. Я знал, что не верю в привидения, что на этом ранчо никогда не страдаю ночными кошмарами от перемены обстановки и что здесь в интересах боевой подготовки персонал иногда разыгрывает постояльцев — для определения быстроты реакции вновь поступившего пациента.