Никто не ответил.
Разведчик постучал еще раз.
За дверью раздалось ворчание.
— Ви шпэт ист эс?[2]
Терновой оглянулся на Смолина: «Отвечать?»
Взводный утвердительно покачал головой.
— Нойн ур моргэнс, хэр офицер...[3]
— Гляйхь...[4]
Раздался звук поворачиваемого ключа, и на пороге вырос начальник крепости.
Увидев направленные на него автоматы, Даус метнулся к столику, схватил парабеллум.
Кунах вывернул офицеру руку, вырвал пистолет, передал Смолину.
Обыскали пленного, стол, портфель, — ключей от сейфов нигде не было.
— Переведи, Филипп, — покосился Смолин на Тернового. — Мы пришли сюда не с визитом вежливости. Спроси, где ключи?
Терновой перевел.
Немец покачал головой, сказал, морщась:
— Ихь фэрштэе нихьт.[5]
Смолин кинул Мгеладзе:
— Проведи его по казематам, Шота. Быстро!
Баварец и Мгеладзе вернулись почти тотчас. У Дауса мелко тряслись губы, и бледная синева заливала лицо. Он обессиленно опустился на стул и что-то забормотал.
— Что там еще, Филипп?
— Он говорит, у него присяга, лейтенант.
— Скажи ему, это меня не касается. У меня — своя присяга.
Даус выслушал перевод, исподлобья посмотрел на русского, пожал плечами.
— Ну, вот что, Филипп: переведи, у меня нет времени на дебаты. Через минуту будет поздно. Я его расстреляю.
Немец внезапно вскочил на ноги, отстранил Тернового, вытянулся перед Смолиным, прохрипел:
— Яволь, герр оберст![6] — и уронил голову.
Он попросил разрешения одеться, достал из тайника в стене ключи, передал русскому офицеру.
— Скажи ему, пусть напялит на себя все, что есть теплое, — распорядился Смолин. — Пойдет с нами. По морозу. И еще втолкуй, Филипп: мы не свяжем его и не заткнем рот. Но за первое же громкое слово — на тот свет.
Пока лейтенант выгребал бумаги из сейфа и завертывал их в простыню, несколько бойцов заложили в казематы тол.
Во взводе оказалось несколько раненых, в том числе — тяжело. Теперь разведчики перевязывались — и сами, или с помощью товарищей, выходили во двор.
...Взвод уже был в лесу, когда за его спиной ударили взрывы.
Группа обеспечения предупредила партизан, и они немедля исчезли с дорог. Вернув проводнику лошадь с кошевой, взяв у него волокуши и пару лыж, разведка тотчас углубилась в лес.
Пленного поставили на лыжи. Но он постоянно спотыкался и падал, задерживая движение. Пришлось посадить его в волокуши, на которых лежали простыня с документами и часть трофейного оружия.
— Только этого не хватало, — ворчал Мгеладзе, — тащить эту пакость, этого паршивого фашиста. У меня и без него в голове черт знает что такое!
Смолин торопился как можно скорее отвести людей от крепости. Он шел, тяжело передвигая ноги, щурил воспаленные глаза и думал о том, что изморозь уже, вероятно, покрыла обугленные стены казематов, и генерал-полковник фон Буш, бывший начальник русского отдела генерального штаба, обещавший Гитлеру без труда вбить клин между Москвой и Ленинградом, вынужден будет теперь написать еще один приказ о русских разведчиках и русской стуже.
То один, то другой солдат отрывались от колонны, рисовали лыжами на снегу замысловатые узоры, заметали ветками следы взвода. Все понимали: погоня будет, и надо сделать все возможное, чтоб сбить с толку преследование.
Совершенно неожиданно для всех Мгеладзе, тащивший сани с офицером, ничком повалился в снег.
Кунах разжал ему рот, приставил к губам фляжку со спиртом.
К упавшему подъехал Смолин, спросил Макара:
— Что с ним?
— Измотался, небось.
Шота открыл глаза, покосился на могучего Кунаха, вспылил:
— Это ты измотался, медведь. У меня в плече — дырки от ножа.
Разведчика перевязали. Он потерял много крови, очень ослабел, и пришлось соорудить для него подобие санок из лыж.
На первом же большом привале радист развернул «Северок» и передал в штадив шифровку. Командир взвода разведки докладывал о выполнении задания. Он также просил к исходу ночи открыть ложный огонь по северному берегу озерца, через которое взвод уходил в тыл немцев. Противник будет, вероятно, ждать разведку именно там. Пусть ждет. Взводный уведет своих людей новой дорогой.
Раненые очень осложняли движение. Один из них, проколотый в грудь широким немецким штыком, скончался без единого звука. Его завернули в плащ-палатку, привязали к лыжам и тоже потащили за собой. Остальные брели сами, но темп марша сильно упал.
Это позволило немцам почти нагнать взвод. На снежной равнине появилось около сорока точек, и они стали медленно увеличиваться в размерах.