Однажды обыватели околодка въ приходѣ Николы Линючаго были сильно озадачены суетой, которая происходила на дворѣ Засѣкинскаго дома. Издавна тутъ бывало мертво-тихо, а вдругъ тутъ появились всякія телѣги, ломовые извозчики, даже три драныя четырехмѣстныя кареты съ биржи.
Оказалось, что многое и многое изъ Засѣкинскаго дома вывозится: и картины, и бронза, и другія рѣдкости. Все это продано наполовину какому-то петербургскому вельможѣ, а наполовину какому-то московскому купцу, который недавно выстроилъ домъ и заводитъ такія же рѣдкости у себя, какія когда-то скопилъ екатерининскій вельможа.
Графъ Сергѣй Михайловичъ былъ въ это время въ Висбаденѣ, немножко проигрался въ рулетку и хотѣлъ отыграться.
Графиня все оставалась въ Парижѣ…
Она очень веселилась…
Засѣкинскій домъ былъ, между тѣмъ, очищенъ въ мѣсяцъ. Оставалась лишь кой-какая мебель. Но вскорѣ, хотя ничего вновь продавать приказа не было, многое начали вывозить опять. Но все больше по ночамъ. Наконецъ, Засѣкинскій домъ опустѣлъ совершенно. Въ немъ остались только стѣны и потолки. Да и не всѣ стѣны были цѣлы. Въ желтой гостиной даже ободрали шпалеры со стѣнъ. Затѣмъ управитель вдругъ, придравшись къ неполученному за два мѣсяца жалованью, самъ покинулъ свое мѣсто. Ему надоѣло быть управителемъ. Онъ купилъ себѣ домъ недалеко отъ Засѣкинскаго дома и внесъ за него двадцать пять тысячъ чистоганомъ.
Прошелъ годъ, и въ Засѣкинскомъ домѣ уже виднѣлись въ нѣкоторыхъ мѣстахъ рамы съ разбитыми стеклами, а чрезъ разбитыя окна уже появились новые обитатели въ комнатахъ — голуби. Въ трубахъ давно нетопленнаго дома вороны и галки уже вили гнѣзда. Жизнь сосредоточивалась только въ двухъ флигеляхъ, выходившихъ на улицу, гдѣ жили квартиранты.
Прошло десять лѣтъ. Подошли шестидесятые годы. Упоминанія о графѣ Сергѣѣ Михайловичѣ въ иностранной прессѣ постепенно давно прекратились. Вмѣстѣ съ тѣмъ прекратились и упоминанія о немъ отечественныя. Всѣ вотчины одна за другой были уже проданы въ разныя руки съ переводомъ долговъ. И графъ Сергѣй Михайловичъ, „реализировавъ“, какъ онъ выражался, свое состояніе, взялъ у жены сына и поселился въ Висбаденѣ. Реально или видимо получилъ онъ всего сто тысячъ, которыхъ ему хватило на цѣлыхъ пять лѣтъ. Послѣ этого онъ переѣхалъ жить къ троюродному племяннику въ г. Епифань, а мальчика сбылъ въ Москвѣ въ пансіонъ.
Графиня все оставаласъ въ Парижѣ…
Она меньше веселилась…
IX
Въ шестидесятыхъ годахъ Засѣкинскій домъ вдругъ преобразился. Крышу на немъ вывели новую. Весь домъ выкрасился темнокоричневой краской. Дворъ снова ожилъ. Въ фасадѣ былъ задѣланъ главный подъѣздъ, уничтожена громадная парадная лѣстница, и сдѣлано два подъѣзда поменьше.
Домъ раздѣлился на двѣ половины. Въ одной поселился съ семьей новый владѣлецъ, потомственный почетный гражданинъ и мануфактуръ-совѣтникъ Матрешинъ, тотъ самый, который за двадцать пять лѣтъ предъ тѣмъ повалилъ каменную ограду сада, провелъ улицу и выстроился на ней. Про него шутили москвичи, что онъ подкрался къ Засѣкинскому дому сзади, пролѣзъ по черному ходу и теперь появился въ домѣ уже въ качествѣ его владѣльца.
Въ другой половинѣ дома, гдѣ помѣщалась великолѣпная зала, по которой когда-то прошла съ хозяиномъ полонёзъ сама Екатерина, окна ярко свѣтились всякій вечеръ. Тутъ было какое-то новое для Москвы заведеніе. Тутъ по вечерамъ и далеко за полночь играла музыка. Въ бывшей желтой гостиной былъ буфетъ съ закусками и всякими питіями, но пуще всего и ходчѣе шла водка и селедка. Внизу продавались билеты, всего только полтинникъ за входъ.
Сначала публики бывало мало, но затѣмъ стало набираться иногда въ вечеръ до трехсотъ человѣкъ. Сказывали, что это заведеніе было подражаніемъ петербургскимъ, именуемымъ танцъ-классами. Обыватели, повторявшіе слово: «танцъ-классъ», понимали, что значитъ «танцъ», но не понимали, какъ приложить къ этому заведенію слово «классъ». Вскорѣ шутники прозвали заведеніе: «бацъ въ глазъ», на основаніи собственнаго опыта. Всякіе разночинцы часто говорили, проходя или проѣзжая мимо на лихачахъ:
— А что, братецъ, не дернуть ли намъ въ Засѣкинскій
Одинъ провинціалъ-купецъ жаловался: