II
Прошло много лѣтъ. Глухо было въ боярскомъ домѣ прихода Николы Линючаго. «Засѣкинскій домъ», какъ звали его въ околодкѣ, стоялъ теменъ и пусть. Бояринъ Михаилъ Алексѣевичъ былъ на томъ свѣтѣ, а сынъ его, Михаилъ Михайловичъ, въ чинѣ полковника, находился неотлучно при первомъ императорѣ. Доходили слухи въ Москву объ его подвигахъ то съ турками, то со шведами. Приходили извѣстія то объ новой ему наградѣ царской, то объ якобы смертельной ранѣ, полученной въ бою. Но все это мало, конечно, волновало обывателей прихода Николы.
Но однажды обыватели всполошились немало.
До приказу боярина Михаила Михайловича, былъ купленъ цѣлый пустырь, прилегавшій къ Засѣкинскому дому, и огороженъ частоколомъ. Для этого понадобилось, однако, выселить съ краевъ пустыря трехъ владѣльцевъ. Съ однимъ вошли въ полюбовное соглашеніе, какой-то обмѣнъ; у другаго задешево купили его домишко и снесли, а третьяго несговорчиваго просто прогнали по шеямъ.
Въ годъ смерти перваго императора бояринъ явился въ Москву съ двумя молодцами сынами, уже офицерами, и порѣшилъ кончать свой вѣкъ, гдѣ родился и гдѣ жилъ отецъ его.
Рабочее время на Руси вдругъ прекратилось. Истинная страда миновала. Наступило затишье.
Семья боярина Засѣкина мирно прожила лѣтъ десять, и за это время купленный пустырь обратился въ маленькій молодой садъ съ небольшими деревцами, съ аллеями изъ тоненькихъ, но свѣженькихъ липочекъ. Бояринъ утѣшался, что коли самъ не будетъ въ прохладѣ гулять, зато внуки поблагодарятъ его за насажденіе.
Но вдругъ разразилась гроза. Случилась въ домѣ бѣда бѣдовая. Ни въ чемъ не повинный бояринъ со всей своей семьей былъ высланъ изъ Москвы въ дальнюю степную вотчину, а затѣмъ чрезъ годъ очутился въ Пелымѣ ссыльнымъ.
Въ Россіи царилъ герцогъ Биронъ. Хотя бояринъ скромно и тихо велъ себя въ Москвѣ, но на свою бѣду имѣлъ родню въ Питерѣ. Одинъ изъ родственниковъ его, бывшій въ силѣ, попалъ въ опалу и, чтобы спастись, оклеветалъ московскаго родственника. Самъ онъ не спасся, а дворянина Засѣкина со всей семьей уходилъ въ Пелымъ, гдѣ сподвижникъ перваго императора вскорѣ умеръ отъ нужды и горя.
Одновременно, въ одинъ осенній день, Засѣкинскій домъ освѣтился яркими огнями. Все въ немъ ликовало. Гостей было много, но всѣ гости говорили не по-россійски. Домъ былъ отнятъ у боярина вмѣстѣ съ большой подмосковной вотчиной, описанъ и подаренъ нѣмцу, любимцу брата герцога. Регентъ и самъ не зналъ, кому перешло имущество московскаго дворянина.
Нѣмцы жили, пили и ликовали въ домѣ, но не только по всей Москвѣ, но и въ самомъ околодкѣ обыватели не знали, какъ звать по имени этого нѣмчуру, и попрежнему домъ около Николы Линючаго прозывался «Засѣкинскій».
Но Богъ не безъ милости. Прошло немного времени, и страшный герцогъ самъ попалъ въ ссылку. По всей Руси было ликованіе. Воцарилась новая императрица, дщерь Петрова, а не Иванова, и многое пошло на перемѣну.
Расплодившихся на Руси нѣмцевъ стали ворошить, перетряхивать, а потомъ начали сквозь новое рѣшето просѣевать. Которые оказывались безобидными, тѣхъ не трогали, имъ было указано поджатаго хвоста не распускать и сидѣть на немъ благодушно и смирно. Истинныхъ сыновъ государства опальныхъ, ссыльныхъ, на разные лады униженныхъ и обиженныхъ, стали изъ ссылокъ «водворять», снова взыскивать милостью, а затѣмъ, елико возможно, возвращать имъ ихъ несправедливо утраченное имущество, вотчины и дома.
Въ первое время правительство новой царицы было на столько завалено просьбами о прощеніи и возвращеніи, что трудно было распутаться сразу. Просьбы приходили тысячами изъ всѣхъ концовъ имперіи, равно изъ предѣловъ и Азіи, и Бѣлаго моря, и Каспія, и съ границъ королевства Польскаго.
До иного пострадавшаго отъ нѣмцевъ только чрезъ два года дошла милость дщери Петровой.
Въ числѣ прочихъ послали челобитныя и дворяне Иванъ и Сергѣй Михайловичи Засѣкины.
Послѣ смерти Михаила Михайловича, старшій сынъ его Иванъ оставался попрежнему въ Пелымѣ. Судьба младшаго, Сергѣя, была много легче. Благодаря невѣдомому покровителю, онъ былъ чрезъ годъ послѣ ссылки освобожденъ, и ему дозволили поселиться въ маленькой деревнюшкѣ, случайно или умышленно оставленной за родомъ. при описи всѣхъ помѣстій Засѣкиныхъ.
Деревнюшка эта въ двадцать душъ, принадлежавшая ему по праву прощеннаго, была близь Муромскихъ лѣсовъ. Сергѣй Михайловичъ и этому гнѣзду радъ былъ. Поселившись здѣсь снова бариномъ-дворяниномъ, а не ссыльнымъ, онъ надѣялся, благодаря глуши, на всю жизнь укрыться отъ глазъ владычествующаго на Руси нѣмца.