Каким образом поддерживался столь высокий профессиональный уровень? Этот вопрос, как тогда выражались, решался комплексно. Еще в конце 1920-х, обжегшись на «классовом» принципе оценки произведений и разочаровавшись в результатах «призыва ударников в литературу», советская власть, не теряя, разумеется, идеологической бдительности, сделала ставку на поиск талантов, их воспитание и профессиональную подготовку, в которой главное — преемственность опыта поколений. Отстраненные поначалу от литературного процесса «попутчики», а к ним причислялись, в частности, Алексей Толстой, Телешев, Тренев, Сергеев-Ценский, Вересаев и даже Горький, были вновь востребованы и вписаны в тогдашний идейно-эстетический и политический контекст. И не надо пугаться термина «соцреализм», он не страшней «постмодернизма». Именно «попутчики» сохранили школу и передали молодежи как эстафету требовательность к слову, установку на овладение мастерством, без чего невозможно творчество.
Тогда же в издательствах и «толстых журналах» сложился корпус опытных редакторов, первоначально нацеленных на то, чтобы доводить «до кондиции» социально значимые, но слабоватые тексты рабоче-крестьянской литературной молодежи. Впрочем, опытный редактор необходим даже начинающим гениям: так, Шолохов высоко оценивал помощь своего редактора Е. Левицкой в подготовке рукописи «Тихого Дона» к печати. Вспоминая мою литературную молодость, могу утверждать, что хорошие редакторы были не только «правщиками», но и учителями, наставниками, даже отчасти соавторами. Во всяком случае, именно главный редактор журнала «Юность» А. Дементьев порекомендовал мне в повести «Сто дней до приказа» отказаться от громоздкой предыстории и сделать сюжет более динамичным, что я и сделал.
Наконец, активно работал влиятельный цех критиков, внимательно следивший за литературным процессом, читавший новинки, оценивая их по гамбургскому счету, как выразился В. Шкловский. Учитывая все идеологические табу и ограничения, это сообщество было, тем не менее, в своих оценках, как правило, объективно и доказательно. К слову сказать, писательский рейтинг складывался на основе читательского интереса и мнения рецензентов. Нынешние байки о поголовной сервильности советской критики — чистой воды вранье. В 1980-е я редактировал газету «Московский литератор». Уверяю вас, найти авторитетного автора, чтобы он написал положительную рецензию на неудавшуюся новинку «литературного генерала» было делом очень непростым. Репутация ценилась выше гонорара. Сейчас проблема другая — объективная литературная критика исчезла как вид, превратившись в ангажированную челядь при литературной тусовке, разжиревших издателях и премиальных фондах. Отдельных критиков-правдорубов, напоминающих рейнджеров из американских боевиков, можно еще изредка встретить в Интернете.
Наконец, Союз писателей СССР был не только «министерством по делам литературы», что, как выяснилось после развала, не так уж и плохо. СП — и это главное — являлся достаточно строгим экспертным сообществом, старавшимся не допускать в свои ряды графоманов. Напомню, вступающий в СП проходил три, а то и четыре, инстанции, прежде чем получал заветный «краснокожий» членский билет. Я не идеализирую те времена и могу вам назвать не одного талантливого автора, которого непростительно долго держали в «предбаннике». Но в целом с задачей сохранения и пополнения корпуса литературных профессионалов Союз писателей справлялся.
Что же случилось потом? А вот что… В конце 1980-х, когда слово «перестройка» все чаще в разговорах заменяли зиновьевским неологизмом «катастройка», стало ясно: большинство писательского сообщества против реформирования страны с помощью самопогрома и сноса советской цивилизации «до основанья, а затем…» Напомню, писатели в ту пору пользовались высоким авторитетом в народе и серьезно влияли на общественное мнение. Сошлюсь хотя бы на знаменитое бондаревское сравнение оглохшего от гласности Советского Союза с самолетом, который взлетел, не зная, где сядет.
Именно по этой причине в начале 1990-х, взяв власть, «демократы» начали системно удалять консервативное писательское большинство из информационного пространства, а вскоре их судьбу разделили и честные литераторы-либералы, ибо они вставали в «живое кольцо» вокруг Белого дома совсем не ради загогулин беспробудного Ельцина. Случившееся с Отечеством потрясло не одних патриотов. В «лихие девяностые» от отчаянья покончила с собой не только «красно-коричневая» Юлия Друнина, но и «либеральный» Вячеслав Кондратьев. Тем не менее, раскол литературного сообщества и разделение Союза писателей произошли по политическим мотивам. Возникли обласканная властью либеральная тусовка и патриотическое литературное гетто. Именно в ту пору сложилась «двухобщинность» отечественной словесности, о чем я подробно пишу в эссе «Желание быть русским. Заметки об этноэтике».