Скрестив руки на груди, я нетерпеливо ждал заслуженных похвал. Как вдруг Комаров, покопавшись ложкой в борще, выудил какой-то продолговатый предмет.
- А це где таке? - ехидно вопросил он, подняв свою находку над тарелкой. Разглядев ее, я ахнул. Бирка. Видимо, эта проклятая фанерка, на которой писали вес и сорт оленины, примерзла к туше, замаскировавшись инеем.
Меня попытался спасти Яковлев.
- Подумаешь, бирка. Невидаль какая, - сказал он, добродушно хохотнув, - может, это у доктора особое блюдо - "борщ с биркой". И кстати, очень даже неплохое. А ну-ка, Виталий, сообрази мне еще одну мисочку.
Пример Гурия оказался заразительным. За ним и остальные потребовали добавки.
Переборов смущение от допущенной оплошности, я набрался нахальства и заявил, что в фанере содержатся особые витамины "Ф". Моя промашка вызвала целый поток воспоминаний, связанных с деятельностью присутствующих на кулинарном поприще.
- Теперь могу честно признаться, какие я испытывал адовы муки, приготовляя впервые в жизни гречневую кашу, - сказал Гурий, поглаживая бороду. - Я был уверен, что дело это совсем нехитрое. Налей в кастрюлю воды, насыпь крупы, посоли и поставь на огонь. Так я и сделал. Но, видимо, переусердствовал с крупой. Поначалу все было хорошо, и вдруг на моих глазах каша стала разбухать и полезла из кастрюли. Я быстренько снял ее с огня, но каша все лезла и лезла, растекаясь по столу. Я так увлекся борьбой с разбушевавшейся кашей, что совсем забыл про антрекоты, жарившиеся на сковородке. Ох и ругались все.
- А ты помнишь, Зямочка, историю со щами? - сказал, усмехнувшись, Комаров.
- Еще бы, - отозвался Гудкович. - Меня позвал Макар Макарыч подсобить на лебедке, и я попросил Васю Благодарова, забежавшего на огонек, присмотреть за щами. Возвращаюсь, а Вася говорит: что же это ты щи забыл посолить? Пришлось их досаливать. Я как-то не придал его словам значения. Когда все сели за стол, я разлил щи по тарелкам, наложил каждому любимых мослов и стал ожидать похвал от едоков. Щи получились наваристые да и пахли очень аппетитно. Вдруг Курко положил ложку на стол и заявил, что это "хлебово" в рот невозможно брать. Аж скулы сводит. Я к Васе: ты откуда соль брал? Да вон из той стеклянной банки из-под компота. Так ведь там лимонная кислота. А Канаки и говорит: не беда, мы сейчас все мигом исправим. Я и глазом моргнуть не успел, как Канаки схватил пачку соды и высыпал ее в кастрюлю. Что тут началось. Щи запенились и полезли из кастрюли на стол. Все хохочут, я мечусь с тряпкой, а щи продолжают бушевать. Пришлось обойтись без первого.
- Да, други мои, - сказал, усмехаясь, Гурий, - ведь пока доктора не было, мы все помалкивали. Каждый понимал: придет и твой черед готовить. Все твердо усекли правоту пушкинского Германна: сегодня ты, а завтра - я.
Мое положение было потрудней, и нет-нет я слышал ворчливые замечания в свой адрес. Но, помня совет Водопьянова, я благоразумно помалкивал. Правда, однажды я все же не утерпел и на упрек, что меню могло быть поразнообразней, а то все пельмени да олени, буркнул в ответ: что бы вы запели, если бы я принялся вас кормить по меню Амундсена.
- И чем же он кормил своих спутников, дорогой доктор? - осведомился Никитин, всегда защищавший меня от нападок.
- Да уж не стесняйся, Виталий, просвети нас, темных, - поддержал его Яковлев.
- Пеммиканом, галетами, молочным порошком. А когда возвращался с Южного полюса, то и собачатиной.
- Ну и ну, - сказал Гурий, большой любитель вкусно поесть. - Я бы на такой пище быстренько бы ноги протянул.
- Кстати говоря, и Роберт Пири во время своего санного похода к Северному полюсу тоже не роскошествовал. Он и его спутники получали в день всего 500 граммов пеммикана, 500 граммов сухарей, 115 граммов сливочного масла.
- Убедил, доктор, убедил, - усмехнулся Сомов. - Но мы не теряем надежды, что вы еще проявите свои пока скрытые кулинарные таланты.
- Да уж постараюсь, Михал Михалыч, но на счет пересоленной сегодня каши, тут просто ошибочка произошла. Закрутился я и, видимо, второй раз посолил. Ведь еще древние римляне говорили: "Еrrаrе Humanum est" - человеку свойственно ошибаться.
- Ладно, - сказал Никитин. - От ошибок никто не застрахован. Только они бывают посерьезнее, чем пересоленная каша. Я вот вчера просматривал результаты наших промеров глубины океана и все задавал себе вопрос: где это Уилкиyс обнаружил глубину океана 5440 метров? Что-то мы с Михал Михалычем таких глубин не встречали. А ведь он работал почти в этом самом районе.
- А чем он измерял глубину? Тоже лебедкой? - поинтересовался Яковлев.
- По-моему, он пользовался эхолотом.
- Значит, либо эхолот наврал, либо Уилкинс ошибся с измерениями.