Фарада, назовем ее так, жила одна. Ее сын, призванный в армию в 1941 году, сразу попал на фронт, и с тех пор о нем не было ни слуху, ни духу. И вот однажды мне пришла мысль попытаться помочь ее горю. Отец мой в то время был начальником МЭПа-90 - Местного эвакуационного пункта, руководившего множеством госпиталей, размещавшихся на кавказских Минеральных Водах. И вот я, не сказав хозяйке ни слова, послал папе письмо в Кисловодск с просьбой узнать, нет ли среди раненых молодого солдата, уроженца Самарканда по фамилии Сабиров Шамси.
Как-то вечером я застал Фараду в слезах. Она только что пришла от гадалки, которая сказала ей следующее: "Твой сын жив, но сам домой вернуться не может. У него будет встреча с незнакомой женщиной. Они будут оба плакать, и ты скоро получишь письмо". Через несколько дней, возвратившись с занятий, я застал удивительную картину: Фарада, одетая в национальное платье из пестрого, переливающегося шелка, с монистом на шее и золотыми серьгами в ушах, бросилась мне навстречу.
- Виталий, Виталий, - воскликнула она, - в наш дом Аллах послал большую радость. Мой сынок Шамси жив, вот от него письмо. Правда, - она тяжело вздохнула, - ему отрезали обе ноги, но он пишет, что не очень высоко. Но, главное, - он жив. Пускай без ног, без рук, без глаз, но живой.
Два дня спустя я получил от мамы письмо из Кисловодска. Я прочел его и... Ты понимаешь, все совпало с гаданием: сам домой не придет (ампутированы обе ноги), женщина (моя мама) никогда его не видела, и он о ней ничего не знал. Они действительно оба плакали.
Оказалось, что из-за своего увечья он боялся, что будет матери в тягость. Маме, после долгих уговоров, удалось убедить его послать домой весточку. Вот и вся история.
Вот теперь решай сам, можно ли верить гаданиям.
- Мда-а, - сказал Гурий, поглаживая бородку. - История весьма любопытная.
Наш разговор прервала толпа оголодавших, промерзших едоков, ввалившихся в кают-компанию в клубах холодного пара.
Требования добавки свидетельствовали о том, что мой "эксперимент" удался.
- Ну и пуржища, - сказал Гудкович, - меня на площадке чуть с ног не обило.
- Это у тебя от слабости в ногах, - съехидничал Саша, - наверное, плохо позавтракал. То-то ты три тарелки ухи умял.
- Да, ветерок что надо, - сказал Петров, - но, кажется, он потише стал. Ночью я чуть ли не ползком добирался до актинометрической площадки. Мело - не зги не видать. От фонарика никакого проку.
- Меня больше беспокоит другое, - сказал Сомов. - Боюсь, когда ветер утихнет, начнутся подвижки льда.
- Уж от этого удовольствия мы явно не застрахованы. Это явление закономерное, - сказал Гурий, поглаживая бороду. - Пока дует ветер, все поля движутся с одинаковой скоростью единым монолитом, но стоит утихнуть ветру, сила инерции у полей с различной массой окажется разной. Вот они и полезут друг на друга.
14 ноября.
К утру пурга наконец выдохлась. Лишь небольшой ветерок все еще продолжал гонять по лагерю мелкую снежную пыль да крутил маленькие веселые смерчи между палатками.
Несколько дней назад, когда Макар Никитин за обедом предложил навести порядок в нашем хозяйстве, собрав в одно место разбросанное по лагерю имущество, его идея не вызвала прилива энтузиазма.
- И чего горячку пороть, - сказал Курко, - и так все укайдохались. Лежало оно спокойно полтора месяца. Так что ему сделается, если погодить недельку.
Его поддержали Гурий и Саша. Спор грозил затянуться, если бы не вмешался Сомов. Вместо своей любимой присказки "торопиза не надо", он твердо сказал: "надо торопиза". Вы что, забыли святой закон полярников - никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. И он, как всегда, оказался прав.
Не собери мы наше имущество, уложив ящики в аккуратные штабеля, перетащив в одно место баллоны с газом и поставив их "на попа", перекатив к складу бочки с бензином - многого бы мы не досчитались. Они бы исчезли под снегом, и никакие бы археологические раскопки не помогли их обнаружить. Зато сегодня, страшно довольные своей предусмотрительностью (а если сказать по справедливости, то предусмотрительностью Михал Михалыча и Никитина), вооружившись лопатами, под шутки-прибаутки принялись расчищать наши склады, превратившиеся в высоченные скифские курганы. Снег стал плотным и с трудом поддавался лопатам. Мы основательно умаялись, прежде чем последний баллон, последняя бочка были освобождены.