И все же отношение исследователей Арктики и Антарктики к полярной ночи было далеко не однозначным. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в дневник великого Фритьофа Нансена{20}: "Но, полярная ночь, ты подобна женщине, увлекательно-прекрасной женщине. Благородные античные черты твои все-таки холодны, как мрамор. На твоем челе, чистом, как эфир, нет никакого сожаления к мелким страданиям презренного человечества; на твоих бледных прекрасных щеках ни следа чувств. В твоих черных, как вороново крыло, волосах, развевающихся в пространстве, иней рассеял свои блестящие кристаллы. Твоя гордая шея и округлые линии твоих плеч так благородны, но так непреклонно холодны. Твоя целомудренно чистая грудь бесчувственна, как покрытый снегом лед. Целомудренная, гордая и красивая, носишься ты над этим застывшим морем; серебристое покрывало развевается на твоих плечах, сотканное из лучей северного сияния, оно пылает на темном небесном своде. Иногда кажется, что какая-то скорбь вокруг твоих уст, и в твоих глубоких темных глазах дремлет бесконечная грусть".
"Великая ночь, как ты божественно хороша, - вторит Нансену известный русский ученый-полярник - сподвижник Г. Седова по его экспедиции к Северному полюсу - В. Ю. Визе{21}. - Созерцать тебя хочется бесконечно; следить за мерцающими во мраке звездами, вслушиваться в морозное дыхание и ощущать, как все мое существо охватывается тобой, сливается воедино с мглистой безбрежной оледенелой пустыней, черными скалами и миллионами холодных кристаллов, носящихся в воздухе, и тяжелым покровом покрывающим измерзшую землю".
Так писали романтики Арктики. И я, видимо, принадлежу к этому племени. В наших краях полярная ночь будет царствовать почти 120 суток. Четыре месяца тьмы, озаряемой лишь призрачным сверканием звезд, желтоватым светом луны и фантастическими всплесками северного сияния.
Глава IX НОВАЯ КАЮТ-КОМПАНИЯ
Наша старая палатка, верой и правдой служившая нам восемь месяцев кают-компанией, совершенно обветшала. Солнце и ветер, пурга и дожди доконали ее окончательно. Самые героические усилия согреть ее пропадали впустую. Тепло уходило сквозь поредевшую ткань тента, как вода через сито. Потерпела неудачу идея утеплить ее толстой снежной обкладкой. Она полностью лишала палатку вентиляции, и достаточно было включить газовые конфорки и запалить паяльную лампу, как помещение наполнялось запахами смеси газа, бензина и подгоревшего мяса. Это привело к тому, что кают-компания утратила свое неоценимое значение станционного клуба, куда по вечерам все собирались посидеть в тепле, посудачить, обменяться заботами, выслушать советы друзей.
Все началось в один из холодных ноябрьских вечеров. Свирепая пурга сотрясала стенки палатки, и ее холодное дыхание проникало внутрь, заставляя запахивать шубы.
- А что, Макарыч, - сказала задумчиво Сомов, постукивая привычным жестом мундштуком папиросы о стол. - Может, нам попытаться использовать фюзеляж самолета под кают-компанию?
- Идея хорошая, но, пожалуй, неосуществимая, - сказал Никитин. - Боюсь, что такую махину, а в ней, наверное, тонн двадцать пять, а то и больше, нам не дотащить до лагеря. Вот если бы газик был на ходу - тогда другое дело.
- А почему двадцать тонн? - возразил Комаров. - Нам же не нужно волочить в лагерь весь самолет. Крылья и хвост обрубим, и будет все в ажуре.
- А сколько останется этого ажура? - оживился Сомов.
- Думаю, тонн десять-двенадцать, не больше. Но зато кают-компания будет блеск. А доктору такой камбуз соорудим, что он поллитрой не отделается.
Идея новой кают-компании заразила всех, и мы готовы были прямо сейчас мчаться на аэродром для ее осуществления.
Наутро, наскоро перекусив, все двинулись толпой на аэродром, весело обмениваясь планами по благоустройству будущей кают-компании.
Пурга поутихла, но из низких туч продолжал валить густой снег. Увязая в сугробах, спотыкаясь о невидимые в темноте ропаки, мы наконец добрались до аэродрома. За грудой торосов показались самолетные останки. Печальное это было зрелище. Полузасыпанный снегом самолет лежал, наклонившись на правый борт. Правый двигатель, сорванный страшным ударом, откатился в сторону. Край плоскости обломился, и из него, словно скрюченные пальцы, торчали лонжероны.
Щетинин скептически осмотрел самолетные останки и мрачно заметил, что тащить за полтора километра такую громадину нам не под силу.
- Ну что ты, Ефремыч, разнюнился, - сердито сказал Комаров, - что нам, впервой грузы ворочать? Справимся и с этим.