Но ее шутка не возымела эффекта.
– Точно, – вздохнула Сьюзен, вновь пытаясь поддержать Тоби.
– Думаю, мы переоцениваем свои родительские возможности, – заметила Лори. – Ребенок есть ребенок. Какой уродился, такой и уродился.
– Значит, я могла спокойно давать своим детям эти чертовы водяные пистолеты?
– Возможно. С Джейкобом… я не знаю. Иногда мне кажется, что все, что мы делали, все, о чем беспокоились, на самом деле никогда не имело никакого значения. Он всегда был таким, какой есть сейчас, просто меньше. И точно так же со всеми остальными детьми. Никто из них на самом деле особенно не изменился с детских времен.
– Да, но и наши принципы воспитания не изменились. Так что, возможно, мы просто все это время учили их одному и тому же.
– У меня лично нет никаких принципов воспитания. Я импровизирую на ходу. – Это Венди.
– И у меня тоже нет. И у всех нас. Кроме Лори. Лори, у тебя, наверное, есть принципы воспитания. И у тебя тоже, Тоби. – Это Сьюзен.
– Нету у меня никаких принципов!
– О, еще как есть! Ты небось книги по этой теме читаешь.
– Никогда! – Лори подняла руки над головой: я невиновна. – В любом случае суть в том, что, по моему мнению, мы льстим себе, когда утверждаем, что можем серьезно влиять на ребенка в ту или иную сторону. В большинстве своем все уже заложено в них с рождения.
Женщины переглянулись. Может, это в Джейкоба все было заложено с рождения, а в их детей – нет. По крайней мере, не в такой степени, как в Джейкоба.
– Кто-нибудь из вас знал Бена? – спросила Венди. Она имела в виду Бена Рифкина, жертву убийства.
Никто его не знал. Называя его по имени, они как бы принимали его в свой круг.
– Нет. Дилан никогда с ним не дружил. И Бен никогда не занимался ни спортом, ни чем-нибудь подобным, – отозвалась Тоби.
– Они с Максом время от времени оказывались на занятиях в одной группе. Я его видела, – пробормотала Сьюзен. – Он производил впечатление примерного мальчика, но как можно знать наверняка?
– Они сейчас живут своей жизнью, эти дети. Уверена, у них есть свои секреты, – согласилась Тоби.
– В точности как и у нас. Во всяком случае, в их возрасте, – возразила Лори.
– Я была примерной девочкой. В их возрасте мои родители со мной вообще проблем не знали, – заявила Тоби.
– Я тоже была примерной девочкой, – сказала Лори.
– Не такой уж и примерной, – вмешался в разговор я.
– Это было до того, как мы с тобой познакомились. Ты научил меня плохому.
– В самом деле? Пожалуй, тут есть чем гордиться. Надо будет указать это в моем резюме.
Но шутки так скоро после упоминания имени убитого ребенка казались неуместными, и мне стало неловко за собственную черствость перед этими женщинами, чьи душевные качества намного превосходили мои.
Повисло молчание, потом у Венди вырвалось:
– Ох, господи, бедные, бедные родители. Бедная мать! Мы тут разглагольствуем: «Жизнь продолжается, снова в школу», а ее мальчика уже никогда не вернуть.
Глаза Венди наполнились слезами. Это было самое ужасное: внезапно, притом что ты лично ни в чем не виноват…
Тоби подошла к подруге и обняла ее, а Лори со Сьюзен принялись поглаживать Венди по спине.
Я, исключенный из общего действа, какое-то время постоял на месте с бессмысленно-благожелательным выражением лица – напряженная улыбка, подернутый легкой печалью взгляд, – потом, не дожидаясь, пока дамы совсем раскиснут, извинился и сказал, что хочу пойти взглянуть на полицейский пост у входа в школу. Я не вполне понимал скорбь Венди по ребенку, которого она даже не знала, и расценил это как еще одно свидетельство женской эмоциональной уязвимости. Кроме того, когда Венди повторила те самые слова, которые я произнес накануне вечером, «жизнь продолжается», это как бы подкрепило позицию Лори в нашей размолвке, которую мы едва преодолели. В общем, я воспользовался первым попавшимся предлогом, чтобы улизнуть.
Пост полиции был установлен в школьном вестибюле. Он представлял собой длинный стол, где вручную досматривали куртки и рюкзаки, и пятачок, на котором полицейские из Ньютонского отдела, двое мужчин и две женщины, водили по ученикам металлоискателями. Джейк прав: все это выглядело как полный бред. Не было никаких причин считать ни что кто-то попытается пронести в школу оружие, ни что убийца вообще имеет какое-то отношение к школе. Тело было обнаружено даже не на территории школы. Во всем этом не было ровным счетом никакого смысла, кроме успокоения родителей.
Когда я подошел, в ритуальном танце с поочередным обыском каждого ученика как раз случилась некоторая заминка. Девочка-подросток на повышенных тонах спорила с одним из полицейских, а второй стоял и смотрел на это все со своим металлоискателем наперевес, как будто не исключал возможности пустить его в ход вместо дубинки против нарушительницы спокойствия. Проблема, как оказалось, заключалась в ее толстовке, на груди которой красовалась надпись «FCUK». Полицейский счел эту надпись провоцирующей и, следовательно, в соответствии с новыми правилами безопасности в школе недопустимой. Девочка же пыталась объяснить ему, что это аббревиатура, составленная из первых букв названия одежной марки[4], магазин которой можно найти в любом торговом центре, и даже если она и напоминает «плохое слово», каким образом оно может кого-то спровоцировать? И нет, она не намерена расставаться со своей толстовкой, которая стоила кучу денег, и вообще, с какой стати она должна позволять какому-то полицейскому ни за что ни про что выкинуть ее толстовку в мусорку? Ситуация зашла в тупик.
4
Имеется в виду британская торговая марка French Connection UK, получившая свое название в честь фильма «Французский связной» (1971). Широкую известность получила после эпатажной рекламной кампании 1997 года, когда один из креативных директоров предложил использовать аббревиатуру, составленную из первых букв названия, сыграв на визуальном сходстве этого буквосочетания с ругательством.