– Другом? – изумился я и попытался вклиниться в его эмоциональный монолог.
Я никогда не видел Вергилия таким.
– Заткнись, Стил, прошу, заткнись! Ты уже сказал всё, что мог. Единственное, о чём я сейчас жалею, что доверился тебе. Я подарил тебе свой меч, я покрывал тебя, выслушивал твои бредни о призраках, о бесплотных людях, что выдерживают очереди из автомата, я видел, как ты теряешь контроль над собой, как постепенно эмоции порабощают твой разум, и посмотри теперь, кем ты стал? Отступником! Это было закономерно. Когда засыпает разум, то в буре страстей рождаются монстры, эти идейные уродцы, что извращают человека и заставляют выбрать путь отступничества. Как ты мог, Стил, как ты мог?!
Вергилий выдохся, закашлялся от пересохшего горла, опустил руки и обречённо побрёл к своему рабочему месту. Затем расслабленно упал в глубокое кресло и склонился над столом, обхватив голову руками.
– Когда я узнал о твоём предательстве, об этом сговоре с самым опасным Отступником в Системе, я не мог поверить своим ушам, – тихо пробормотал он, не отрывая взгляда от поверхности стола. – Тебя можно много в чём винить: в твоём неуёмном характере, неумении управлять собственными эмоциями, безрассудстве и недальновидности… наконец, в твоей невероятной способности устраивать хаос везде, где бы ты ни находился! Но это?! Кукольник? – Вергилий поднял голову и печально посмотрел на меня. – Предательство? Нет! Ты, скорее, недотёпа с наивной добродетелью в глазах, слон, мечтающий стать хорошим продавцом в посудной лавке… но не Отступник. Я ведь даже пошёл к Верховному Стражу, хотел выбить тебе ещё пару дней жизни, чтобы ты мог объясниться и мы могли во всём разобраться. Но меня опередили. Другие Хранители сообщили, что Верховный Страж знает об этом и даёт тебе своё покровительство, по одному ему ведомой причине. Возможно, это к лучшему, иначе сейчас мне было бы невероятно больно и обидно за свою минутную слабость в желании помочь тебе.
– Вергилий, извини, я… – В эту минуту мне стало нестерпимо стыдно за свои горячие и поспешные слова, которые я так любил раздавать всем подряд в порыве внутреннего ветра.
– А ты оказался просто злобным сукиным сыном! Возможно, я ошибся, и ты действительно тот, кем тебя все считают.
В комнате наступила гнетущая тишина, во сто крат усиленная пронзительным взглядом Вергилия в мою сторону, в котором уже не было той непримиримой злости от ощущения предательства или невыносимой боли разочарования, а скорее он источал сочувствие и сожаление. Весь его гнев иссяк вместе с его горячим, но искренним монологом, он выплеснул всё, что скрывал долгое время. Сейчас же наступила такая тишина, что если захотеть, то можно услышать, как тикают настенные часы, которых тут никогда не существовало, но их непременно следовало бы придумать, чтобы хоть немного разбавить этот кисельный туман из плотно натянутых между нами душевных струн. Спустя минуту тяжёлых раздумий, показавшейся мне вечностью в ожидании страшной казни, Вергилий нарушил это тревожное молчание.
– Всё, что ты рассказал мне сейчас, это правда? То есть все эти «призраки» на складе и прочее? – устало спросил Хранитель.
Я с виноватым видом в подтверждение кивнул, после чего он с тяжестью выдохнул, провёл двумя пальцами по металлической пластине на столе, и перед ним в загадочном оранжевом сиянии появилось небольшое окно Консоли. Вергилий выбрал там пару пунктов меню, и через некоторое время я услышал со стороны окна взволнованный женский голос.
– Да, господин Хранитель? – спросил знакомый мне голос.
– Марин, это Вергилий, – зачем-то уточнил он. – Пригласи ко мне Плотникова, да побыстрее.
– Конечно-конечно, сейчас, – затараторила Марина.
И экран Консоли растворился в воздухе.
Больше мы не проронили ни слова. Вергилий в томительном ожидании откинулся на спинку своего кресла и уставился в одну точку где-то в дальнем верхнем углу комнаты, глубоко о чём-то задумавшись. А в моей голове плясал целый парад глупых и несуразных мыслей. Они водили хороводы вокруг моей растерянности, сталкивались, сливались и крутились с бешеной скоростью. Слова Вергилия о друге всё никак не выходили из моей головы и не давали покоя. Высшие Стражи всегда оставались для меня чем-то непонятным, неким непостижимым образом великих защитников Системы, могучих воинов, настоящей элитой Стражей. Они всегда вызывали во мне подобострастный трепет и желание быть похожим на них. Всё это время я старался равняться на Вергилия, хотел быть таким же смелым, сильным и непоколебимым, я бежал от себя самого, видел в них непокорных и властительных небожителей, настоящих повелителей наших судеб. Я всегда хотел быть похожим на этот образ, что выдумал для себя сам. Но все наши стереотипы – только ширма, черта, которую мы сами проводим между собой и другими. Люди, кем бы они ни были, всегда похожи друг на друга. Простые горожане или Стражи, что спрятались от себя самих за стеной отречения, спрятали свои эмоции – все они всего лишь люди, которые хотят жить, любить, творить, ощущать себя нужными обществу, общаться и делиться. Каждый стремится разделить своё Я на сотни людей вокруг, вплести свою душу в этот общий комок человеческого бытия, быть единым и быть счастливым. Вергилий нашёл во мне то единственное, что любил сам, нашёл единомышленника и, сам не осознавая того, вцепился в эту первую за многие годы возможность разделить частичку своей души, поделиться с кем-то радостью. Подарив свой меч, он отдал частицу себя, связал нас невидимой нитью, которую в нормальном мире называют дружбой. Тем самым он обязался защищать меня, свой неосознанный выбор, оправдывать его и покрывать, ведь разочарование в собственном выборе ведёт к потере части самого себя, той самой, что мы безвозвратно вручаем человеку, когда доверяемся ему.