Он никогда не ласкал ее, едва целовал, и она не могла вспомнить ни одного раза, когда он говорил в такой манере, чтобы одних его слов было достаточно, чтобы возбудить ее. То, что она только что испытала с Аркантусом… это было ново, и это привело ее в замешательство.
Саманта убрала руки от лица и замерла, вместе с рукавами они были покрыты пылью. Она села. От внезапной перемены положения закркужилась голова. Зажмурив глаза и прижав руку ко лбу, она боролась с волной головокружения, заставляя себя дышать медленно, пока не пришла в себя. Как только голова перестала кружиться, Саманта открыла глаза и осмотрела себя.
Она была грязной.
Преуменьшение года.
Ее одежда была грязной, покрытой бледной пылью, несколькими свежими дырами и подпалинами. Она не могла не задаться вопросом, как выглядело ее лицо.
— Что ж, неудивительно, что он ушел, — пробормотала Саманта, сжимая ткань рубашки и расглаживая ее, чтобы с отвращением рассмотреть.
Подвинувшись к краю кровати, она спустила ноги на пол и медленно поднялась. Не было ни головокружения, ни боли, ни даже какого-либо дискомфорта. Боль, которую она накопила за последние несколько дней, просто… ушла.
Она подошла к двери напротив изножья кровати и нажала на кнопку. Дверь бесшумно открылась. Глаза Саманты расширились, а челюсть отвисла, когда она увидела комнату за ней.
Стены и потолок ванной были выполнены из черного материала, похожего на мрамор, по которому проходили светящиеся синие линии, но вместо того, чтобы прокладывать бесконечные дорожки по поверхности, эти линии колебались и изгибались, отбрасывая на стены рассеянный свет, похожий на солнечный, отражающийся от воды.
Большой прямоугольный бассейн находился в центре комнаты, освещенное изнутри мягким голубым светом. Ступени, ведущие в него, располагались со стороны входа в ванную. Саманта предположила, что прямоугольная панель, подвешенная над дальним концом бассейна, была душевой кабиной. Черная штуковина в форме чаши в углу, скорее всего, была туалетом, а рядом с ней стояла широкая стойка с глубокой встроенной раковиной. Высокое зеркало тянулось до потолка.
Воображение Сэм нарисовало образ Аркантуса, стоящего перед этим зеркалом, потягивающегося и любующегося собой, и она не смогла сдержать смех.
Она вошла в открытую дверь, и на потолке ожили искрящиеся огни. Саманта повернула к ним лицо, они были похожи на небо с белыми и голубыми звездами, мерцающими над океаном. Это было прекрасно.
На тумбочке, как он и сказал, лежала стопка сложенной одежды, а рядом расческа, зубная щетка и паста. Увидев эти вещи, вещи, которые люди так часто воспринимают как должное, у Саманты защемило в груди. Она никто на данный момент, и этот маленький жест значил для нее целый мир.
Ее седхи был высокомерным, но он также был добрым и внимательным.
Мой седхи.
Саманта сжала кулаки по бокам и прикусила губу. Она чувствовала на ней его вкус.
Был ли он ее?
Как долго продлится его интерес к ней? Был ли он заинтересован только потому, что она часть вида, считающегося редким и экзотическим здесь, на Артосе? Увянет ли его увлечение?
Никчемная. Слабая.
Она стиснула зубы и резко покачала головой.
Нет!
Она не была слабой. Аркантус назвал ее храброй. Она не забилась в угол и не заплакала, когда он пришел спасти ее, она последовала его приказу, взяла бластер и…
Я убила их.
От этого осознания у нее заболел живот, но она сделала то, что было необходимо. Она выстояла перед лицом опасности. Она преодолела свой страх. И, когда это было важнее всего, она защитила того, кто был ей дорог.
Я сильная.
Она приехала на Артос, чтобы начать все сначала, начать новую жизнь, но что она сделала для этого, кроме изменения места жительства? Когда Саманта сошла с того корабля, она все еще была напуганной молодой женщиной, которая слишком боялась говорить вслух, которая боялась всех и вся вокруг себя. Та же молодая женщина, которая пряталась под мешковатой одеждой. Если она хотела новой жизни, ей нужно было приложить усилия. Ей нужно было измениться.
Ей… нужно было отпустить прошлое.
Джеймс был в бесчисленных световых годах отсюда, он больше не мог причинить ей вреда. Почему она все еще мысленно позволяла ему душить себя? Почему она все еще позволяла ему кромсать ее душу?