Здесь происходило испытание законченной установки.
Титов остановился, заложил за спину руки и кивком головы указал Егорову на метавшееся внутри огромного стеклянного сосуда голубоватое свечение. Казалось, в сосуде бушевала энергия, стараясь вырваться из крепких объятий стекла и металла.
— Так, значит, это и есть…
— Нет, нет, товарищ Егоров, — улыбнулся Титов, — не это. Это прибор АС-3, который проходит сейчас сдаточные испытания. Он, надеюсь, очень пригодится вам, если вы согласитесь взяться за разработку предложенной вам темы. Ну, а теперь пойдемте дальше.
Титов подошел к небольшой, обитой металлическими листами двери в конце электронно-вакуумной лаборатории, вынул из кармана ключ, открыл дверь и пропустил Егорова вперед.
Здесь царил полумрак. Окна были зашторены плотной черной материей, и только откуда-то сверху лился мягкий сиреневый свет.
Посреди почти пустой просторной комнаты возвышался постамент из хорошо отполированного дерева, на котором стояла выполненная в специальных лабораториях последняя модель аппарата Зорина. Откинув хромированные застежки футляра и приподняв обтекаемой формы крышку прибора, Титов уверенными, четкими движениями пальцев извлек из него небольшую темную трубочку.
— Вот основная часть прибора — его сердце! — Титов приподнял перед собой трубку и некоторое время задумчиво смотрел на нее. — А сейчас я вам покажу, с чего начал Зорин.
Титов подвел Егорова к большому шкафу, достал оттуда эбонитовую доску, покрытую прозрачным колпаком, склеенным из толстых листов органического стекла, и указал на видневшийся под колпаком приборчик. На небольшом шасси, с лампами нескольких каскадов усиления, был укреплен каркасик из тонких алюминиевых уголков, поддерживающий темную трубочку величиной с сигару. От контактов, укрепленных на концах трубочки, отходили разноцветные проводники. Все было так примитивно и просто, так плохо вязалось с только что виденными совершенными приборами, что Егоров недоуменно взглянул на Титова.
— Вот это, товарищ Егоров, — Титов положил свою сильную широкую руку на угол прозрачного колпака, — вот это точная копия первого прибора, собственноручно сделанного академиком Зориным, сделанного уже очень давно.
Егоров поправил очки, несколько раз плотно сомкнул веки своих близоруких глаз и наклонился к колпаку, пристально рассматривая прибор. Незначительный с виду, грубовато выполненный, похожий скорее на лабораторно выполненную схему, чем на уже отработанный, компактный, продуманный во всех мелочах аппарат. Да, это была первая модель, еще несовершенная, сделанная руками самого изобретателя. Но при помощи этого прибора удалось то, на что многие годы тщетно тратили свои усилия десятки ученых всего мира. Зорин впервые в истории науки сумел своим прибором зарегистрировать излучение живых организмов, дать количественную, а самое главное — качественную характеристику этого излучения.
С неизъяснимым восторгом молодой ученый рассматривал каждую деталь прибора, и его охватило особенное, трепетное чувство от сознания того, что он стоит сейчас у аппарата, изобретение которого открывает новые неограниченные возможности в развитии биологической науки. Он выпрямился и, щуря близорукие глаза, обратился к Титову:
— Вы знаете, Иван Алексеевич, я сейчас чувствую примерно то же, что много лет тому назад, в политехническом музее, когда смотрел на покрытую вот таким же пластмассовым колпаком модель грозоотметчика Попова. Я долго стоял у экспоната и думал: какой огромный путь проделало изобретение великого русского ученого!
Титову понравилась аналогия, проведенная Егоровым, и он подумал, что, действительно, в конце прошлого века скромный приборчик только принял сигналы, посланные из соседнего корпуса, а теперь…
— Теперь радиоволны, — продолжал Егоров, — облетают весь земной шар, уже посланы на Луну и скоро будут завоевывать межпланетное пространство!
Егоров внезапно остановился, взглянув на Титова и заметив на его лице суровые складки. Ему стало неловко от того, что он увлекся. Быстро надев очки, он еще раз взглянул на Титова и теперь рассмотрел в его веселых умных глазах такое искреннее внимание и сочувствие, что решил продолжать.
— Да, вот и это открытие, — Егоров прикоснулся тонкими белыми пальцами к прозрачному колпаку, — позволит сделать многое и ляжет в основу новых отраслей науки. Открытие — какое замечательное слово! Ведь оно означает не только то, что кто-то изучил новое явление, нет, если это по-настоящему большое открытие, оно, как правило, открывает новые пути, новые возможности!
Титов с удовлетворением отметил, что электрофизиолога, очевидно, удастся увлечь творческими заданиями лаборатории. А восторженность… это со временем пройдет.
Гораздо хуже, когда ее нет у молодого ученого.
— А вы не думаете, Петр Аниканович, что подобные открытия могут быть использованы не только на благо человеку, но и во вред ему?
Редкие рыжеватые брови Егорова удивленно поползли вверх.
— Во вред?!
Титов молча кивнул, водворил на место модель и рассказал Егорову кое-что об охотниках за изобретением Зорина.
Еще во время Отечественной войны некоторые зарубежные ученые усиленно интересовались открытием Зорина. При посещении института они очень пространно и пышно говорили о содружестве великих народов, борющихся с фашизмом, о необходимости международного объединения ученых и вместе с тем довольно нескромно расспрашивали именно о тех открытиях, которые могли иметь стратегическое значение. Одному проворному американцу, подвизавшемуся в каком-то весьма сомнительном амплуа консультанта при представителе союзного командования, пришлось даже очень быстро исчезнуть.
— Американец бежал, — задумчиво продолжал Титов, — бежал столь поспешно, что его не успели расспросить как следует, откуда у него такой повышенный интерес к открытию Зорина. Да, Эверс бежал. Но дело еще не в этом. Ему ничего не удалось выведать, но как раз в те дни исчез один из сотрудников института — инженер Протасов. До сих пор неизвестно, не стал ли он жертвой этого повышенного интереса к открытию Зорина. Известно только, что Протасов выехал в филиал института в Петровское. Перед отъездом он заходил к Зорину, на его московскую квартиру, а дальше следы теряются. Никто не видел его ни на московском вокзале, ни в пути, ни на станции в Петровском. От Москвы до Петровского несколько сот километров. Трудно сказать, где произошло несчастье.
Следственные органы проделали огромную работу, разыскивая исчезнувшего инженера, но им так и не удалось ничего установить. А что если он унес с собой хотя бы частицу открытия Зорина?! Вам теперь понятно, надеюсь, как важно, в чьих руках будет судьба такого открытия. Кстати, Петр Аниканович, если вы решите работать у нас, вам придется быть чрезвычайно осторожным. Весьма вероятно, что вместе с тематикой Протасова вы получите и другое «наследство». Могут и вами заинтересоваться. Это не испугает вас, надеюсь?
— Никак! С детских лет неравнодушен к приключениям.
— Вот как! — Титов несколько критически посмотрел на маленького, щупленького Егорова. — Ну, в таком случае, вы поможете мне разобраться в одном довольно сложном деле.
— Я?
— Да, вы, — улыбнулся Титов, — но об этом позже. Теперь вы увидели, что и у нас вам придется иметь дело с открытием Зорина, и я надеюсь, ни о чем не будете сожалеть. Не так ли?
— О, нет! Я уже и сейчас не жалею — вижу, что здесь можно заняться весьма интересными делами, ну, а что касается моего желания работать в институте радиофизиологии…
— Имейте в виду, работая здесь, вам придется поддерживать очень крепкую связь с этим институтом.
— Да что вы говорите!
— И для начала, — Титов посмотрел на часы, — давайте съездим в клинику этого института.
До сих пор оставалось невыясненным, как могли уцелеть несколько человек из тех, кто побывал в лапах фашистских извергов, проводивших свои кошмарные эксперименты в Браунвальде.