Болезнь передавалась при контакте — через уши. Поэтому агломераты заткнули уши ватой. Теперь больные могли сколько угодно нести свой бред.
Вещи больных уже никто не растаскивал: тогда они выбрасывали их на улицу. Вещи — горы, груды самых разнообразных предметов от такворезок до мебели — валялись на улицах рядом с насыпями и баррикадами. Больные таскали вещи от одного запертого подъезда к другому, пока врачи вместе с патрулями не забирали их.
Как только кто-то на службе принимался усиленно работать, не отлынивал от своих обязанностей, корпел над заданиями, окружающие понимали, что он болен, и посылали за медшиманой.
Агломераты привыкали жить в постоянном кошмаре проблем. Я работал не разгибаясь, метался по начальству, предлагал проекты исправления положения, ездил на производства, созывал совет своих подчиненных, пытался прорваться к президентам. На меня только косились, подозревая, что моя активность — симптом болезни.
Я побывал на совещании президентов. Они обсуждали серьезнейшие проблемы. Один рассказывал:
— …таким образом, агломераты мочатся где попало. Сколько раз, братья президенты, мы наблюдали эту неприятную сценку — где-нибудь в подворотне, в темном углу или даже в подъезде. Что это? Признак глупости? Делается ли это с преступным умыслом? Нет, братья. Это необходимость. Это жестокая необходимость тянет их верхнюю конечность к ширинке. Сеть общественных туалетов не охватывает всех агломератов. Мест, где агломерат может выпить, в десять раз больше противоположных. Мы не раз дискутировали этот вопрос в стенах Оплота, а воз и ныне там. На сей раз мы вносим радикальное предложение.
— Нет средств на постройку! — закричал один из советников.
— Мы не предлагаем строить. Экономисты подсчитали, что будет гораздо дешевле все места, где потенциально может произойти нарушение общественной нравственности, подсоединить к электросети. Если почва будет находиться под слабым напряжением, агломерат-нарушитель испытает крайне негативное ощущение — вода хороший проводник тока. Могу вас заверить: тот, кто испытает это хоть раз в жизни, больше не станет нарушать порядок.
Раздались бурные аплодисменты.
Я тихо удалился.
Агло доедала продукты и занашивала вещи, запасенные в лучшие времена. Оставив работу, агломераты сидели по домам. На улицах установился видимый порядок. Бесчинствовали только группы хулиганов. Массовые выступления сошли на нет. Мы, оранжевые, делали все возможное… Вру, вру. Ничего мы не делали. На всех уровнях прозвучало успокоительное: «Все, что ни делают агломераты, — разумно. Беспорядки — проявление активности разума, наше выжидание нормализации — проявление разума. Все уладится».
Меня лично, как и многих еще не утративших разум, о котором столько трубили олухи, тревожили не только внутренние трудности. Развал космического пояса, консервация космических производств и прекращение межзвездных контактов — все это было слишком серьезно. Без заслона мы необороноспособны. Сейчас в пределах галактики нет ни одной враждебной нам цивилизации. Но друзья, как и враги, познаются в беде…
В связи с выбытием из строя многих высших чинов: кто погиб во время демонстраций, а кто — от болезни, кто бежал в Аграрку, а кто — и на Альфу Центавра — меня назначили подначальником Внешней Защиты. Я был горд повышением, но еще более — тем, что оказался на главном пункте борьбы с проклятым Преображением.
Почти целую пробу я провел вне планеты, оставив Мену, которая выводила меня из себя прямолинейными требованиями: выжигать, выжигать, выжигать. Я инспектировал космический заслон, действовал где уговорами, где посулами, где угрозами, до хрипоты доказывая потребность в бдительности. Собирал личный состав базы и распинался перед ними о необходимости «последних усилий». Кому нужны усилия, почему «последние» — я и сам толком не знал, так, фигуры красноречия.
Я метался от базы к базе, брызжа слюной, доказывал, убеждал, не встречая иных, кроме отрешенных, взглядов. В одну прекрасную попытку я понял, что Защита От Дурака на заслоне организована идеально: еще более продуманно и еще более громоздко, чем в Агло, — потому что речь шла о возможности случайного конфликта с иной цивилизацией, тут Дурак мог так подсиропить, что и вовсе не расхлебать. В случае реального конфликта началась бы такая перестраховка, круговая порука безответственности и почесывания в затылках, что нас смели бы силы вдесятеро слабее. Восстанавливать функционирование заслона — то же, что делать искусственное дыхание давно остывшему трупу — и неловко ворочать закостеневшие конечности, и гадко, и бесполезно.