Многие из присутствующих засмеялись. Улыбнулся и я, ожидая тишины, чтобы продолжить свою речь.
И вдруг — оцепенел. Я увидел стекленеющие от ужаса глаза, обращенные ко мне за спину. Наконец, донесся уже угаданный мною вскрик — всеобщий. Я стремительно обернулся. . . . . . .
. . . . . .Там, возле возвышения с Черной Кнопкой один из операторов дальнозора, желая обойти меня, чтобы заснять какой-то интересный план, споткнулся. Общий вскрик, мой поворот — все это за миллионную долю секунды. Я увидел, как он валится на возвышение с пупырышком Кнопки — прямо на Кнопку. У него лицо, искаженное животным ужасом, — он понимает, куда он падает и чем это чревато, — но изменить он уже ничего не в силах, за него работает притяжение планеты. . . . . . . его корпус еще больше наклоняется. . . . . . . рот искривляется ужасом еще сильнее. . . . . . . нелепый взмах конечностей. . . . . . .
…Сколько усилий! Ах, сколько усилий, сколько мучительных потерь и приобретений, какой длиннейший путь к созданию более или менее благополучной цивилизации, какая огромная, богатая, многострадальная история, сколько схваток, бурь, социальных революций, войн, философских тупиков и находок, — и все в ноль, в ничто, по мановению случая, нелепенького, дрянненького случая. . . . . . . корпус оператора все ближе к Кнопке. . . . . . . неужели этот кретин не мог сообразить, до чего опасно быть так близко от Кнопки. . . . . . . а я-то думал, а антизодовцы. . . . . . . тысячи поколений сменяли друг друга, накапливали опыт, преодолевали свою ограниченность и глупость, упрямо боролись со стихией случайностей и недоразумений, сдирали с себя струпья невежества, косности, бередили раны духовные, только бы острее чувствовать жизнь и скорее продраться к конечным истинам. . . . . . . сейчас коснется, вот сейчас — все. Планета разлетится, мы смешаемся с триллионами кубометров почвы. . . . . . . компромисс. . . . . . . брызжейка. . . . . . . компресс. . . . . . . Фашка!. . . . . . . а Брид-то умер сегодня, мне Примечание сказал, не дожил до счастья, подумал я, а, оказывается, он не дожил до вот этого чему и названия нет. . . . . . . брызжейка. . . . . . . дедушка!. . . . . . . помнишь майки «Надоело!». . . . . . . Прощай, Фашка. . . . . . . жалко. . . . . . . жалко как. . . . . . . сейчас коснется. . . . . . . ну же. . . . . . . скорей!
Бешеным, судорожным усилием оператор извернулся — его тело упало, лишь чуть задев возвышение, но не коснувшись Ее. Камера отлетела далеко с силой, едва не убив Бачи.
Несколько антизодовцев подскочили к оператору, чтобы поднять. Он, подлец, даже не ушибся. Смотрел виновато — зуб на зуб не попадает, лицо восково-серое.
— Воды ему, — приказал я.
Я устало огляделся. Те, кто не бросился к оператору, смотрели на меня напряженным, загаженным ужасом взглядом. Да что теперь-то?
Ко мне быстро подошел Пим. Он неотрывно смотрел на мою голову. Странно. Он обнял меня.
— Брат, — сказал он, — у тебя голова стала черной, словно у агломеруна — как обугленная.
Я подошел к возвышению и рванул на себя проводки, ведущие к Кнопке. Оранжевые, синие, зеленые. Все облегченно вскрикнули. Координатор больше не мог погибнуть. Последняя линия Защиты пала.
Я ошеломленно, молча держал в руках проводки. Не было во мне радости. Кто-то подставил стул. Я сел. По щекам неудержимо катились слезы. Присутствующее стали потихоньку выходить. Остались Фашка и Пим. Брат погладил меня по плечу и бесшумно вышел. Трансляцию уже, надеюсь, прервали. Пим хороший, добрый, понятливый. Словом, брат.
— Родная…
Я не знал, как выразить свои мысли.
— Молчи, — сказала Фашка, обхватывая мою черную голову.
Мысль — это логика. Но в том, что роилось в моей голове, не было логики, даже абсурдной.
— Родная, я чувствую себя голым, — сказал я.
Я все еще путался в словах. Мысль заикалась — высказать ее было трудно, особенно Фашке, особенно ей.
— Фашка, — заспешил я, чтобы не спрятать пугающую меня мысль навсегда в тайниках памяти, — мы, мы БЕЗЗАЩИТНЫ!..
— Да, Защита От Дурака пала окончательно и навсегда, — спокойно сказала Фашка.