Тело Ивар Лодбрук безмерно тряслось.
Пора бы уже было прекратить относиться к ней с безынтересным полууважением.
— О, жалкий вампир. Ты, наверное, была в ярости при мысли, что Лазурит предала тебя? «Давайте растопчем того ребенка, что посмел показать мне свои клыки». Так ты решила? Аах, Лодбрук. Мой бедный друг.
Я рассмеялся.
— Ты совершенно неправильно все поняла. Ты ошиблась. Лазурит не охотилась на меня. Конечно, это дитя достойно восхищения, но разве способна она спланировать настолько великолепную комедию…?
Я охотился на нее.
Я дружелюбно прошептал на ухо Ивар Лодбрук.
— С самого начала и до конца, все это было глупым недоразумением. Лазурит клялась тебе в верности. Но она ведь умный ребенок, и прекрасно понимала, что если она вернется в фирму, то ей придется искупать вину от ложного обвинения. Если не эта девушка — действительно несчастный человек, то я не знаю, кто еще может им быть. Из-за одной долбанной летучей мыши, которая жила своей жизнью, считая себя гением, этой девушке не пришлось бы становиться изгнанником.
Дрожь Ивар Лодбрук стала неистовой.
Я мягко положил руку на плечо своего собеседника.
— Благодаря твоему ошибочному предположению, я сумел избежать некоторых проблем. Лазурит замечательный ребенок. Я благодарен тебе.
— Что… что Ваше Высочество хотите от Вашего покорного слуги…?
— Ох. Всего лишь небольшую услугу.
Я крепко сжал плечо Ивар Лодбрук.
— Я действительно не выпускал Черную Смерть. Все что тебе нужно, это сообщить эту правду. Вот и все.
Не предоставлять доказательство, которое сделало бы убедительным заявление Пеймон.
Такой смысл несла эта угроза.
— Ну… разумеется, иногда ты будешь моей марионеткой. В конце концов, это цена поражения. Глава. Буду честен. Я не собираюсь лицемерить, говоря тебе приятные слова, заверяя тебя, что отныне, ты не будешь знать горя, что все в порядке, и ты можешь расслабиться. Не кажется ли тебе, что подобное лицемерие было бы невежливо?
— …
— Многое изменится.
От самых твоих костей.
— Я так же сделаю тебе много предложений, от которых ты не сможешь отказаться, и ты, на самом деле, будешь не способна отвергнуть ни одно из них. Иногда, ты будешь испытывать чувство стыда, будешь чувствовать себя не человеком, но зверем, пойманным в свинарнике.
Вверх по позвоночнику.
— Время от времени, ты будешь проявлять бунтарский дух и противиться мне. Сказать, как я буду реагировать на это? Ох, я не убью тебя. Правда. Я даже не стану тебя бить. Даю тебе слово. Все, что я сделаю…
До твоего черепа.
— Лишь сорву волосы с твоего реального тела.
Все подчинится мне.
— Я заберу не много. Каждый раз, когда ты станешь сопротивляться, я сорву лишь прядь волос. Так, лишь игриво. Вот и все. Как насчет такого? Смогла ли ты прочувствовать, насколько я великодушен?
— …
— Высоко ценя твое прекрасное лицо. Дерг, дерг, дерг, дерг… дерг.
Со звуком «фуу», я подул ей в ухо.
Ивар Лодбрук дрожала как осиновый лист.
Вот почему, я не могу перестать наслаждаться, угрожая другим.
— Хм. С нетерпением жду того дня, когда ты восстанешь против меня. Сгораю от нетерпения. Но я с этим смирюсь. С удовольствием подожду. В конце концов, у меня огромный запас терпения. В связи с этим, можешь вздохнуть свободней.
Ивар Лодбрук стиснула зубы.
— Ваш покорный слуга… не станет никому присягать.
— Даже лучше.
Я слегка похлопал Ивар Лодбрук по плечу.
— Воспользуйся этой возможностью набраться опыта.
— …
— Знаешь, люди должны учиться, даже если они стары. Если кому-то становится лень заниматься своим образованием, то он опомниться не успеет, как превратится в неудачника. Человек всегда должен заботиться и дорожить своим телом. Ты так не считаешь?
Ивар Лодбрук не могла ответить.
Если все было именно так, то я бы поверил, что моя искренность смогла преодолеть языковой барьер, разделявший нас. Общение такое трудное. Как по мне, довольно печально быть вынужденным прибегнуть к угрозам, чтобы заставить других людей уважать меня. Когда Эдип выколол свои глаза[34], он, наверное, был не так печален, как ныне я.
34
автор, от лица ГГ, прибегает к гиперболам, используя сильные метафоры. Советую погуглить об Эдипе, чтобы понять, что здесь имелось в виду, сам же ограничусь лишь тем, что Эдип был печален не от того, что ему пришлось выколоть свои глаза, напротив, свои глаза он выколол от отчаяния.