Подследственный солгал, сказав полицейскому служителю, что денег при нем нет. Ну и что же? Разве лгут только виновные? И разве не естественно допустить, что 67-летний неграмотный старик пытался ложью защитить себя от произвола полицейщины?
Оправдывающей Красноселова действительностью мог стать лишь один факт - честное получение им кредитного билета.
А это так и было.
«Сотельную» Красноселов принес в исхоженном арестантском сапоге из Самарского замка (так именовали тогда тюрьму чиновные люди). Трудно сказать, за действительную ли вину угодил он туда, только в приговоре по его первому делу стоял утюг, якобы похищенный из магазина Христензена, да еще одна такая же мелочь.
Старик лудил в тюрьме самовары и миски - пудами, а не штуками, как потом подтвердили книги тюремного эконома, ладил чайники для угоняемых в этап арестантов. Кто-то что-то давал ему, в установленные числа жаловал монетой и «господин эконом».
Незадолго до процесса подзащитный Ленина заявил ходатайство допросить в суде четырех служителей тюрьмы, которые бы сказали, откуда у него деньги. Суд отказал в ходатайстве, признав, что «обстоятельства, которые подсудимый Красноселов считает необходимым выяснить на суде через опрос вышепоименованных свидетелей, не имеют существенного для суда значения, ибо эти обстоятельства вполне опровергаются имеющимся в деле сообщением начальника Самарской тюрьмы…»
Вот это-то решение и атаковал Ленин в кассационной жалобе, составленной от имени его подзащитного.
Я говорю - Ленин, хотя нет ни его автографа, ни даже копии жалобы. Но есть факты: Ленин защищал Красноселова и в первом процессе, до составления жалобы, и во втором, после ее составления. Красноселов неграмотен. Наконец, быть может, здесь я ошибусь, я слышу, угадываю ленинскую аргументацию в совершенно неожиданном документе - в решении Правительствующего сената, удовлетворившего жалобу.
Быть может, я не ошибся?
Послушайте:
«…принимая во внимание, что понятие о существенности свидетельских показаний определяется важностью обстоятельств, подлежащих разъяснению, то есть значением их как для установления отдельных признаков преступления и обстоятельств, особо увеличивающих или особо уменьшающих вину, так и для разрешения главного вопроса о виновности, и не имеет ничего общего с предположениями, хотя бы и весьма вероятными, о том, что указываемые свидетели не в состоянии будут доказать новые или опровергнуть имеющиеся, хотя и существенные для дела данные, но уже установленные другими доказательствами, и находя, что усвоенное окружным судом толкование 576 ст. У. У. С. привело б к совершенному отрицанию предоставляемого подсудимому этим законом права представления новых доказательств к своему оправданию, как имеющих неизбежно целью опровергнуть установленные предварительным следствием изобличающие данные, Правительствующий сенат признает, что отказ подсудимому Красноселову в вызове дополнительных, указанных им свидетелей последовал по основаниям, явно несогласным не только с точным смыслом, но и с буквальным содержанием 575 ст. У. У. С».
После оправдательного вердикта присяжных Ленин поднялся над своим столиком, чтобы напомнить коронному суду об одном непременном последствии состоявшегося решения: Красноселову возвращается честное имя, ему должна быть возвращена и его собственность - хранимый в казначействе кредитный билет.
Судьи решили:
«Красноселова… признать по суду оправданным и по вступлении приговора в законную силу возвратить ему отобранный у него в качестве вещественного доказательства 100-рублевый кредитный билет».
С дотошностью ревизора проверяю исполнение судебного решения и, удовлетворившись тем, что все сделано, как надо, беру новое дело.
Еще одна ленинская защита.
То, что случилось на маленькой железнодорожной станции в 4 часа 30 минут по петербургскому времени, весьма драматично.
«Тело Коротина Андрея лежит в кладовой недалеко от станционного здания Безенчук. Тело обложено льдом. Одет Коротин в красную ситцевую рубаху и полосатые самотканые штаны. Росту Коротин 1 аршин 12 вершков, 9 лет»…