- Вы изволили сказать, в русской? - Нажим на последнем слове. - Впрочем, сегодня мое одеяние не должно вас шокировать. Я не выступаю. Об этом, как помните, я предварил суд письменно130.
- Шаг, по меньшей мере, опрометчивый. Произошла смена фигур. Хардин убыл в Саратов, и вместо него…
- Тем более…
- Тем более необходимо ваше участие. Хардина заменяет Ульянов. Я готов примириться с вашей поддевкой. Вы должны выступить. - И совсем другим тоном: - Прошу вас.
Михайлов (заканчивая речь). Я сильно утрирую, господа, но в нежелании приказчика дать отчет хозяину в деньгах хозяина нельзя не усмотреть отзвука анархии, своего рода бунта, невольного, неосознанного, и все-таки бунта, пугачевщины… Я требую удовлетворения в полной цене иска. (Председательствующему.) Благоволите позволить мне, ваше превосходительство, поставить на этом точку131.
Мейер (председательствующий) (полуобернувшись на столик Ульянова и Клеменца). Сторона ответа. Прошу…
Ульянов. Одно общее замечание. В гражданском деле, как известно, нет ни государственного обвинения, ни государственного обвинителя. Но вот обвиняющее лицо есть. Обвиняет тот, кто ищет, истец. Подобно прокурору, он предлагает формулу нарушения, а в подходящих условиях, как видите, и мечет настоящие прокурорские громы: «отзвук анархии, бунта, я требую, я жду удовлетворения».
Мейер (Ульянову). Ваша преамбула, надеюсь, будет иметь отношение к настоящему делу?
Ульянов. Она имеет отношение к настоящему делу, господин председательствующий. Купец Константинов не вправе искать удовлетворения, обвинять и преследовать в этом процессе. Это так же нелепо, как если бы виновный оставил скамью подсудимых и, заняв столик прокурора, принялся бы обвинять потерпевшего в собственном преступлении.
Мейер. Ого!
Михайлов (председательствующему). Я должен подняться, ваше превосходительство. Как лицо обвиняющее, по любезной метафоре моего процессуального оппонента, и как лицо обвиняемое, по странному инознанию той же метафоры, я настаиваю на полном и немедленном платеже по этому векселю!
Мейер. Согласен, согласен… (Ульянову.) Присутствие налагает на вас, господин помощник, обязанность исчерпывающе доказать и слова, и общую фигуру вашего, не слишком… не слишком взвешенного пассажа.
Ульянов. Один вопрос поверенному истца, господии председательствующий, и я изложу свой комментарий. (Михайлову.) Шпалы делали рабочие. Простираете ли вы на них права и власть купца Константинова?
Михайлов. Пренепременно. Если говорить строго по букве, рабочие такое же благоприобретение моего доверителя, как и приказчики. Каждый удар топора - это денежки Константинова. А коли уплатил - твое.
Ульянов. Уплатил - твое. Превосходно! (Суду.) Купец Константинов смотрит на вещи точно так же, господа судьи, как и его поверенный. Я это констатирую. Он убежден, что рабочие, занятые на плотбищах Брискера и Шимковича, - это полная его собственность, материал, фигуры своего цвета, которые игрок волен передвигать, уступать и жертвовать. По конкурсу он получает новый, весьма срочный и весьма выгодный, по-настоящему золотой подряд от казны на поставку корабельного леса и пытается забрать рабочих с плотбищ. Рабочие противятся. Из обжитого места, от семей, от дела, которое они хорошо знают и делают, Константинов гонит их в другую, дремучую губернию валить, пилить и плавить лес. Кому не известно, что за лесные работы платят особенно дурно, занятие это в высшей степени непостоянно, здоровье же лесорабочих подвергается сильнейшему разрушению. Чтобы понудить плотников к согласию, Константинов лишает их куска заработанного хлеба, отказывает в оплате ярлыков Брискера за работы, выполненные для него же, Константинова, закрывает съестную лавку, а потом и крадет плотбище, запроданное к той поре Брискером для расчета с рабочими…
Мейер. Вам не кажется, досточтимый, что все это лежит за межевыми знаками решаемого дела?
Ульянов. Не кажется, господин председательствующий. Я заканчиваю… Константинов узнает, что Хар-дин, поверенный Брискера, являлся с визитом к железнодорожной администрации и та удостоверила кражу ста двадцати шести платформ официальным протоколом…
Михайлов. И тогда почтеннейший отец города - я не сильно ошибусь, величая своего доверителя другом и сострадателем Самары, - опрометью устремляется в суд, чтобы тотчас же возбудить настоящее дело. (Поднимаясь.) Господа судьи, я уже имел возможность развести руками по поводу этой невероятной фантасмагории.
Ульянов. Браво, браво, господин Михайлов! Вам остается объяснить, почему этот суд был затеян сразу же, как только почтеннейший друг Самары узнал об изобличении его официальным протоколом. Я помогу вам. (Суду.) Признание приказчиков должниками, господа судьи, которого здесь добивается Константинов, объяснит и оправдает, по его убеждению, кражу плотби-ща. Какая это кража, возврат долга, не больше!… Резюме, Константинов получил то, чего хотел: загнал людей в лесные трущобы, в кабалу. Теперь он ждет за это вашего приза - артель голодных теряла людей мертвыми в пути и продолжает терять их сейчас на изнурительных работах.