Попытаемся задать себе эти же вопросы применительно к процессу Тишкина и Зорина.
Кто бы мог на этом суде заинтересоваться общественной стороной дела?
Прокурор?
«Делегаты» общества - присяжные заседатели?
Судьи короны? Председательствующий?
Маленькое извлечение из протокола:
«Подсудимые, оба, признали себя виновными и объяснили, каждый отдельно, обстоятельства дела, согласно с тем, как они изложены в обвинительном акте» [137].
Председательствующий (в зал суда). Присутствие запрашивает стороны о целесообразности допроса свидетелей, затребованных в настоящее судебное заседание (Д. Д. Микулину, представителю государственного обвинения.) Что скажет господин Микулин?
Микулин. Внутренне сознаю, что мое заключение, мое предстоящее заключение не будет понято и принято моим уважаемым оппонентом, несущим благородную нашу защиту. Но я поднимаю забрало. Подсудимые сказали все, что нужно сказать для обвинительного вердикта и наказания. Свидетели излишни.
Председательствующий. Господин Ульянов…
Ульянов. Свидетели излишни, господин председательствующий.
Председательствующий. Вы сказали…
Ульянов. Защита не видит необходимости в их допросе [138].
Ульянов не хочет допрашивать тех, кто трактирными пирогами, воблой, выпивкой, посулами и лестью подбивал мужиков к краже.
Почему? Разве все очевидно и тайная кухня полицейщины уже стала явной? Наущение открыто, вызвано, и остается лишь пригвоздить его к столбу позора?
Да, это так!
Сам прокурор «вычеканил правду об оном» в обвинительном акте. Написал и подписал:
«Савельев (полицейский служитель. - В. Ш.) вошел с Комаровским и мещанином Николаем Маштаковым в соглашение, предложив им принять на себя роль покупателей краденых лошадей и доставить возможность задержать Тишкина. Комаровский вскоре же увидел Егора Тишкина в трактире вместе с крестьянином Иваном Федоровым Зориным. Оба эти лица вызвались доставить Комаровскому на указанное им место краденую лошадь, и Комаровский, назначив им место на набережной реки Волги, тотчас же предупредил полицию»139.
Вся кухня напоказ!
Откровенно удовлетворенный «сыщицким гением» городовых, прокурор пребывает теперь в состоянии торжества и благодушия.
Председательствующий. Суд переходит ко второй части обряда словесного состязания. Господин Ульянов…
Ульянов. Юристы говорят: если бы не было закона, не было бы и преступления. Для дела, которое сейчас слушается, больше подходят другие слова: если бы не было полиции, не было бы и преступления. Что сказать о такой полиции, которая не ловит преступников, не пресекает преступлений, а делает и преступников, и преступления? Справа от вас, господа судьи, только что прозвучало по этому поводу не слишком скрываемое восхищение. Странная реакция! Я спрашиваю прокурора: если полиция заменяет преступника и делает его дело, то кто же заменит полицию?…
Микулин. Честь имею… (Поднимаясь.) Честь имею, господа судьи, искать вашего вмешательства… Левый столик и - почти левый, почти левый образ суждений. Я протестую…
Д. Д. Микулин больше, чем многие его коллеги, видел и почитал в прокуроре «голос разгневанной империи». Он сам сочинил и подписал обвинительный акт, вознесший провокацию на степень человеческой добродетели. И конечно же, не хотел выявлять и разъяснять жизнь, общественную сторону дела. Он служил полиции. Скажем точнее - в полиции. Я. Л. Тейтель в воспоминаниях, вышедших в Париже в 1925 году, заметил между прочим, что в Самаре Микулина называли кающейся Магдалиной, так что, будучи товарищем прокурора, он «энергично участвовал в обысках по политическим делам, а затем каялся» [140].
Итак, прокурор не выявлял и не разъяснял общественной стороны процесса.
Он делал обратное.
Для Ульянова же осуждение и казнь полицейского подстрекательства были не только способом защиты, наиболее продуктивным и обязательным, но и возможностью дать настоящий открытый бой полицейщине.
Жизнь разъяснял адвокат.
Чего ж, однако, он ждал от решения, от «богини справедливости», от коронного трио и «делегатов» общества?
Понимания? Пощады для мужиков?
Надежда на пощаду была несбыточной.
Только два результата и могли стать относительно достижимой целью защиты:
а) наказание по низшей мере, с нижней полочки санкции и
б) отказ суда от общей преамбулы микулинского обвинительного акта, которая отражала и выражала полицейскую идею взвалить на Тишкина и Зорина тяжкий груз всех прошлых случаев угона лошадей по Самаре. Судейские крючки не очень-то благоговели перед «святыми» формами процесса, порою тут же, в суде, усугубляли и наращивали обвинение, поэтому отвести преамбулу означало предупредить трагедию.