«Не знаю, не скажу про Кирилла, – подумала Дарья Семёновна о его назначении вместо Павла Николаевича, – но Мокашов определённо совсем ни при чём».
– Я так не думаю, – посуровела она, глядя «супруге» в лицо, – надо и меру знать, и обвинять без причин не дело…
Вокруг защиты было много болтовни, и она от неё устала. Посплетничали и о Теплицком. Если от кого-то и ждали неприятностей, то именно от него – фигуры таинственной и перспективной, по мнению людей сведущих. Да, это и есть настоящее зло, и хуже нет ничего. У него и жена, и дочь на выданье, но это ничего не значило. А жена – дочь руководящего работника – воспитана в особых правилах, что даже охранника может киллером нанять, если дело далеко зайдёт. Но зашло ли, не ей судить.
Почему-то на кафедре считали, что закладывает всех она с её кондуитом. Так всегда бывает: очевидным считают первое, что бросается в глаза. А она, скорее, хранительница кафедрального очага, и Дим Димыч ценит её. О Теплицком она толком ничего не знала. С кем-то у него по определению был роман. Вероятно, с Любой. Она и Любе не желала плохого и жалела её: «безбашенная она». Пал Николаевич несомненно Любу с особой целью приглашал. Так бы оно и вышло. А куда девушке деться, в конце концов? Пал Николаич ведь такой у нас герой! И они с «супругой» посмеялись.
Дарья Семёновна никому не завидовала, хотя и внутренне сокрушалась, что вовремя не выучилась, но время было такое, не до того. А хорошо бы выглядела на двери кафедры табличка с надписью: «профессор Дарья Кулешова».
Когда «супруга», наконец, ушла, позвонили из ИПМ.
– Заказали пропуска на защиту?
– Защита уже началась.
– Ничего, мы успеем. И перестаньте слать нам анонимки.
– Вы о чём?
– Могу почитать о плагиате Протопопова. Мы вам послали письмо насчёт имплозии. Ответ на ваш запрос. Когда послали? Нет, не секретная. Смотрите в почте.
Позвонила Инга.
– Мы, Дарья Семёновна, с вами без секретов. Но что у вас творится? На днях позвонила мне неизвестная женщина. Моя доброжелательница (мир не без добрых людей). О вашей Любе. Да кто она, и что у неё с моим мужем?
– Она машинистка, и, думаю, ничего.
– Нет дыма без огня. Хочу прийти, взглянуть на неё.
– И смотреть нечего.
– У неё серьёзные отношения с Борисом?
– Да кто это вам сказал? Поверьте, ничего серьезного!
Дарья Семёновна подумала, что кто-то действительно сбивает Любу с толку. Наверное, Кирилл. Ему-то хоть бы что, а Мокашов всем нравится. Беззащитный «голубчик Мокашов». По слухам, несчастлив с женой. Люба сказала об Инге, его жене: «вроде бы крутит с Кириллом. Есть такое мнение». Так она подумала, а вслух сказала:
– Не знаю, не думаю. Не слушайте никого, сплетниц тут полно.
Снова позвонили из ИПМ:
– Ответ нашли? И как с пропусками?
– Не смотрела ещё, – ответила она в сердцах, – и я не Шива с десятком рук.
– Найдите Левковича. Подсуетитесь, в конце концов.
«Бесцеремонные». Она сходила к зрительному залу и попросила передать записку Левковичу. Затем зашла в экспедицию и отыскала пакет из ИПМ. Он, видно, до этого попутешествовал по факультетам. Был распечатан и в потрепанном конверте. Она положила пакет с имплозией шефу на стол.
Снова звонили из ИПМ. «Такие не остановятся».
Глава 6
С вопросами шеф менялся. Он не был безобиден в ответах. Язык у осьминога – рашпиль, и может работать как сверло, сверля броню прочих защитных раковин. Жалкий, загнанный в угол паучок вырастал в мифического кракена. В огромного Сверрова кракена, о котором и по сию пору ведутся споры: был ли он на самом деле или плод разгоряченного воображения?
«У шефа особенные глаза, – думал Мокашов. – У кракенов они необыкновенные. Блюдечками. Пронзительно смотрят они на тебя. В лучистых морщинках, и закрываются они, как у осьминога: точно шторка задёргивается, как Димкин мешок для кедов… А как его понять? «Вы не просто инженер по диплому. У вас инженерный склад ума». (Обругал или похвалил? Пойди пойми). «Вы как собака: мыслите математически, но не умеете сказать». «К чему вам эксперименты? У вас прекрасная теория. Бросайте свои опыты ко всем чертям».
Нет, он не станет бросать. Это он прежде бросал, в Краснограде. Там у него впервые вышло. А может, он так считал? И верилось, что так будет всегда. Его не трогала поначалу тема жидкого взрывчатого вещества, навязанная ему, до тех пор пока он «глазами бога» не увидел форму распада жидкой струи, её неустойчивости.