— Что мы можем... — начала я, но служанка качнула головой, бросив на меня короткий взгляд и не дав мне договорить.
— Ничего, ждем чародея.
Секунды тянулись ужасающе долго, я слышала, как возле покоев скопились слуги, которых оттеснила стража, видела бледное лицо Альвина, что робко заглянул через порог, и наконец в комнату, взлохмаченный, сжимая в руках несколько крупных кристаллов, ворвался магистр.
Быстро оценив обстановку, он кивнул Мире, коротко скомандовал ей: «Держи крепче», — и, бросив на постель девочки один тускло мерцающий в темноте камень, похожий на тот, каким вытягивал тварь из меня, сжал второй в ладони.
Тяжелые, словно из металла отлитые, слова гулко отдавались в сумраке комнаты, в которой никто так и не зажег свет и не решился внести свечи. Мне казалось, что я знаю этот язык и одновременно не знаю. Чувствуя себя лишней, я сидела тише мыши, не сводя взгляда с зачитывающего заклинание волшебника, от которого к замершей в неестественной позе девочке протянулся золотистый луч, медленно окутывающий все ее тело.
Кристалл в руках Фарраля начал осыпаться, серебристыми искорками ложась на пол, и стоило ему только истаять, как чародей не глядя взял с кровати второй, не прекращая декламировать.
Мне казалось, что даже воздух сгустился вокруг магистра, время словно замедлилось, а окружающий мир — отдалился.
Серебряные искры скользили сквозь пальцы чародея, лицо девочки разглаживалось, мышцы — расслаблялись, а с глаз медленно уходила белая пелена. Последняя искра слетела с ладони Фарраля, и он, чуть дрогнув, продолжил заклинание.
Все медленнее и тяжелее ему давались слова, но белый туман в глазах моей подопечной все еще клубился, и я вдруг поняла, что должна сделать.
Встав, я вложила свою руку во все еще раскрытую ладонь чародея, смахивая остатки истлевшего кристалла, и почувствовала, что магистр держится за Ато, дарованную мне божеством, подобно утопающему, что хватается за соломинку.
Золотой луч становился плотнее, шире, сиял, словно маленькое солнце, окружая действительно божественным ореолом фигуру девочки в объятиях Миры. Громким голосом, уверенный в своих силах, Фарраль декламировал по черт знает какому кругу текст, и в голове моей отдавалось эхом его значение. Закусив губу, я стояла, не шелохнувшись, хотя ощущала, как течет от меня к чародею заемная божественная сила. И наконец в комнате повисла тишина, что прерывалась лишь ровным, спокойным дыханием Марии.
— Ваше Высочество, вы…
— Я в порядке, — отмахнулась я от Фарраля, сцепив пальцы, чтобы скрыть дрожь, и пристально вглядывалась в лицо девочки, — с ней все будет хорошо?
— Теперь — да. Я уверен в этом, — добавил он, наткнувшись на мой взгляд, а потом, вспомнив о приличиях, отвел глаза в сторону. «Ах да, я же в сорочке…»
Чародей бросил короткий взгляд на Миру, что баюкала крепко спящую (явно магически наведенным сном) Марию.
— Думаю, что вы вряд ли ляжете. Когда приведете себя в надлежащий вид, прошу вас прийти в кабинет короля.
Я хмыкнула чуть удивленно, но кивнула. Слова девочки (или того, кто вещал ее голосом) крепко засели в голове, и не было никаких сомнений, что в пророчестве говорилось обо мне.
Чародей, выйдя за дверь, прикрыл ее за собой и разогнал слуг и стражу, что скопились в коридоре. Судя по всему, Рудольф тоже уже был где-то неподалеку, по крайней мере, мне казалось, что я слышу его голос.
Не терпящим возражений тоном я пресекла попытки Миры помочь мне с одеждой, сама перенесла Марию в мою кровать (все равно мне в ней уже не лежать ближайшие пару недель) и, устроив на подушке такую маленькую в сравнении с белеющими перинами девочку, указала на место рядом с ней.
— Ложись. Тебе тоже нужен отдых, не на краю кровати же тебе сидеть до утра, а я, считай, что уже отправилась в поход. Сон после такого ко мне точно не придет…
Мира послушно кивнула. Она вообще после ухода чародея была на диво тиха и кротка. Я вытащила из шкафа один из своих прогулочных нарядов, молча облачилась в него, села на стул перед трюмо и принялась сосредоточено расчесывать волосы, сцепив зубы и хмуро смотря в зеркало.
— Ваше Высочество, — робкий голос служанки заставил меня бросить взгляд поверх отраженного плеча на Миру. — Она пророчествовала?
Я молча кивнула и продолжила причесываться.
— Вы запомнили пророчество?
Еще один кивок. Мне совершенно не хотелось пересказывать его служанке — нервировать пожилую женщину я точно не собиралась, и так уже натерпелась.
— Не переживай, ничего страшного она не говорила. — Я отложила гребень и принялась заплетать тугую косу, начав чуть ниже макушки.
Мира молчала, и отчего-то казалось, что она не поверила в мои слова. Но ведь и правда, разве девочка сказала что-то страшное?
Я прокрутила мысленно все, что Мария успела выдать до того, как ее скрутил приступ.
«Она явно не закончила пророчество, там должно было быть что-то еще… Эх, Мария, Мария, неужели за этот дар ты лишилась голоса?»
Когда я закончила заплетаться и обернулась, то увидела, что Миру все же сморил сон — она прикорнула на уголке кровати, держа ладонь поверх живота девочки. Стараясь издавать как можно меньше звуков, я вышла из покоев и быстрым шагом направилась в королевский кабинет.
Не успела я и дверь за собой закрыть, как Рудольф тут же задал вполне ожидаемый вопрос:
— Что она говорила?
Очевидно, что Фарралю не было нужды спрашивать, пророчила Мария или нет. И, очевидно, ему эти симптомы были очень хорошо знакомы. «Бедная Изерда…»
— Явится Она во времена смутные,
Неся пламя белое на ладонях своих.
Меч верный покинет хозяина,
И тьма придёт за светом, с гор спустившись.
Прольётся кровь простая и кровь благородная.
И погаснет пламя белое в руке Её... — закончила я и вздохнула.
Рудольф выругался, потом сжал кулаки, прошелся по кабинету и разразился столь отборной бранью, что я даже заинтересованно округлила глаза, запоминая цветастые идиоматические выражения и мысленно прикидывая, в какой ситуации смогу их применить.
— Ваше Высочество, это — все? — когда запас ругательств у короля иссяк и тот опустился в кресло, уточнил у меня чародей, что выглядел не в пример лучше, чем после изгнания из меня твари-паразита. Я молча кивнула.
— Что это значит, чародей? Нет, не пророчество, а все вот это. — На Рудольфа было страшно смотреть: дикий взгляд темных глаз, гневно трепещущие крылья носа, мелкая судорога то и дело пробегала по губам, превращая лицо в звериную скалящуюся морду. Чародей поднял руки ладонями перед собой, призывая его успокоиться, и, к удивлению, это сработало. Через пару минут тишины, за которые я успела устроиться в единственном свободном кресле, доплести кончик косы и вдоволь наглядеться на носки своих сапог, тяжелое дыхание Рудольфа утихло, сам он, растерев лицо и на некоторое время спрятав его в ладонях, если не успокоился окончательно, то хотя бы просто взял себя в руки, усмирив бушующие эмоции.
— Отвечая на ваш вопрос, Ваше Величество, — чародей был предельно серьезен и официален, отставив в сторону привычную дружескую манеру общения, — Мария — пророчица. Причем очень сильная для человеческой девочки. Чтобы вывести ее душу из Грани и вернуть в тело, потребовались такие силы, какие я тратил в свое время на вашу супругу, да упокоится ее душа...
— Да мне плевать, кто или что она такое! — Король рыкнул на чародея, глянув поверх сплетенных перед лицом пальцев. — Эва отправляется на войну через неполные пять часов, а мы получаем пророчество, которое предвещает «угасание белого пламени в ее руке»! Она отправляется на верную смерть, это даже мне ясно!
— При всем уважении, — холоду в голосе чародея позавидовали бы горные вершины, — мы все умрем, рано или поздно. Но сказано ясно, что это может случится только тогда, когда «меч покинет хозяина», рискну предположить, что речь о мече защитника веры, вернее, теперь защитницы, что сейчас принадлежит принцессе.