За рекой раскинулось кочевье. Крытые повозки выстроились полукругом, тянувшие их волы паслись неподалеку, а еще дальше, на склоне комьями облаков белела отара овец. Собачий лай доносился оттуда, и само кочевье гудело: голосами, смехом, скрипами и стуком.
Тартеш не знал этих людей, но подобные им уже ни раз проходили вдоль реки. Останавливались на пару дней, торговали, а затем снова трогались в путь. Уходили, оставив после себя выменянные диковины из далеких стран и следы колес на земле. Отправлялись искать пастбища, никому не принадлежащие земли.
Но эти кочевники пришли не одни – с ними был пьющий кровь. Что, если он решит напасть на деревню, отдать ее своим людям?
Этот страх затмил вчерашние тревоги, и Тартеш поспешил к переправе.
Кочевники уже разложили на берегу свои товары: многоцветную ткань и бронзовое оружие, каменные амулеты и ожерелья из лазурита. Жители деревни толпились там, рассматривали, торговались. Тартеш не подошел к ним, – оглядывался в нетерпении, искал пьющего кровь.
Когда увидел, едва поверил глазам. Он был на вид совсем юным, – тринадцать, четырнадцать зим, – но идущая от него сила говорила: он старше Тартеша. Одежда была выцветшая, в заплатах, ветхая от времени и солнца. С ним разговаривал человек, – немолодой уже, с седыми прядями в волосах и бороде, отчитывал его как ребенка. Пьющий кровь стоял понуро, с пустым ведром в руках, и лишь повторял: «Да, отец. Сделаю, как ты скажешь».
Но этот человек никак не мог быть ему отцом по крови, не мог быть и отцом в новой жизни. И с чего такая покорная речь, неужели…
Тартеш хотел уже приблизиться, но тут чужак сорвался с места, побежал к реке, гремя ведром, и, поравнявшись с Тартешем, обронил чуть слышно:
– Спустись к воде, поговорим там.
Тартеш последовал за ним. Река пенилась вокруг камней, шипела. С высокого берега доносился смех.
– Меня зовут Нишу, – сказал пришлый. Сказал так тихо, словно боялся, что кто-то услышит, украдет его имя. – Это мои люди, не трогай их. А я не трону твоих.
– Хорошо, – ответил Тартеш и назвал свое имя.
Нишу метнул на него быстрый взгляд, пронзительный и черный, и тут же склонился к бурным водам реки, наполнил ведро.
– Твои люди знают, кто ты, да? – Его голос стелился над волнами, струился как змея в траве. – Мои не знают. Не смей говорить им, что я демон, что пью кровь. Убью тебя, если скажешь.
Тартеш не сомневался в этом. Чувствовал незнакомую, яростную силу, переполнявшую чужака, скрывающуюся за обличьем юного бродяги.
– Я не враг, – сказал Тартеш. – Но почему?.. – И тут же добавил, пораженный догадкой: – Они хотели убить тебя? Колдовством?
Нишу вновь взглянул на него, на этот раз долго, и кивнул.
– Не они, другие хотели, но все люди одинаковы. Я жил возле страны двух рек, я знаю все, что случилось. С тех пор я нигде не задерживаюсь надолго, никому из людей не рассказываю, кто я. Эти встретили меня на дороге, думают, что подобрали из милости, приняли в семью. Поживу с ними несколько лет, потом найду других. Тартеш, – взгляд Нишу был пристальным и темным, слова звучали почти как приказ, – бросай своих людей. Найди других, не раскрывай, кто ты. Иначе, рано или поздно, они решат убить тебя.
Тартеш молчал, не в силах найти ответ. Хотел возразить, но вчерашние страхи запылали с новой силой. «Это мой дом, я не хочу уходить», – вот и все, что он мог бы сказать.
С обрыва донесся оклик, раздраженный и нетерпеливый:
– Что ты там возишься?! Давай быстрее!
– Да, отец! – тут же крикнул в ответ Нишу и стал карабкаться наверх. Тащил, словно бы с усилием, ведро, которое мог поднять одним пальцем.
Но уже наверху задержался на миг, бросил через плечо:
– Если хочешь жить, притворись человеком, Тартеш.
***
Дни тянулись медленно, похожие друг на друга и совсем не похожие на все, что было прежде. Тартеш хотел найти Нишу еще раз, поговорить с ним до того, как кочевники отправятся в путь, – но не решился, не успел. Гомон, скрип колес, чужие голоса и жизни растаяли вдали. Берег вновь был пуст.
«Притворись человеком». Тартешу чудилось, что люди знают, что сказал ему другой пьющий кровь, но как они могли знать? И все же порой, когда он забывался, глядя на солнце, а потом, переполненный теплом и светом, отводил взгляд от сияющего диска, – то успевал заметить, как люди опускают глаза, прячут лица. Ему мерещились улыбки в уголках губ, презрение и угроза. «Тебе не спрятаться, не притвориться человеком».
Но люди не могли знать о словах Нишу, и Тартеш не хотел притворяться, скрывать свою сущность. Надеялся, что время изгладит тревогу, но с каждым днем взгляды казались ему все более внимательными и острыми, а речи людей словно бы полнились колючей обидой. Черноглазая Гунда теперь не распахивала перед Тартешем дверь своего дома, не звала зайти. Случалось и раньше ей было не до него, но чтобы столько дней подряд?