— Что вам от меня надо?
— Разговоры потом, залезай обратно.
— Правда, что вы хотите? Денег? У меня есть немного, но часть дома, а другая у адвоката. Можем поехать, я скажу адрес.
— Костян, слышал? Деньги у нее есть, может, мы себе заберем?
Тот, что Антоха, крутился рядом, невысокого роста, щуплый, зыркал маленьким свинячими глазками. Постоянно курил, мерзко сплевывая. Меня снова передёрнуло от отвращения. А что, если они захотят меня изнасиловать? Если везут именно туда, где изнасилуют, и их будет не только двое.
Ледяной озноб прошиб все тело, я так и замерла, глядя на похитителей. Бежать было точно бессмысленно, звать на помощь — тем более. Кто может меня услышать в этой глуши, непонятно в какой стороне от города.
— Садись в машину. И не заставляй меня повторять тебе что-то по нескольку раз. Мне хватает одного недалекого придурка. С тобой возиться я не намерен.
Я послушно села обратно, к самому окну. Дверь захлопнулась, мужчины заняли свои места. Машина тронулась и понеслась по дороге, набирая скорость.
А, может, выпрыгнуть на ходу прямо из машины? Или, когда она остановится на светофоре или сбавит скорость на перекрестке. Но, как назло, не было ни одного светофора или перекрестка, за двадцать минут пути в неизвестность встретились лишь две фуры.
Нет, прыгать далеко не вариант. И не потому, что я боюсь, наверное, страх за свою жизнь меня покинул давно. Я боюсь того, что может случиться дальше. Если на самом деле случится насилие, как я его переживу? Вот сейчас, останови они машину, ночь, пустая дорога, двое крепких мужчин. Один держит, другой насилует. И ведь не хватит никаких сил для сопротивления. Господи, смогу ли я пережить это?
Ехали еще полчаса, фары осветили поворот и табличку на въезде «Губино». Таких Губино полно вокруг города. Остановились, больно дернув за связанные руки, ведут в дом. Заходим дальше так же молча, через пустые и заброшенные комнаты. Старая мебель, рваные занавески на окнах, одинокие лампочки под потолком.
— Ты сидишь здесь смирно и не дёргаешься. Ты меня поняла?
Тот, что Костян, достает раскладной нож из кармана куртки. Медленно раскладывает, лезвие ярко блестит даже под тусклой лампой. Больно держит за плечо, я слежу, словно завороженная, за его действиями. Резко перерезает скотч на руках, слегка задевая кожу, отчего на запястье появляется алая тонкая линия.
Мужчина смотрит на кровь, переводит взгляд на меня, все еще держа в руке нож. Его взгляд вполне осмыслен, он не под дозой и понимает, что делает. От этого становится еще страшнее. Я не знаю, для чего я им, что будет дальше, но меня точно закопают в огороде около дома, и никто не станет меня искать. Может быть, только зануда-следователь, и то не долго.
— Скажите, зачем я вам? — мой голос дрожит.
Мужчина стирает кровь с раны, размазывая ее по руке. Долго молчит, рассматривая мое лицо. Взгляд задерживается на губах, хочется их поджать, отвернуться, но я этого не делаю и прекрасно понимаю, о чем он думает.
— А ты красивее, чем на фото.
— Каком фото?
— Не суть, — он резко одергивает мою руку, словно я его раздражаю. — Сиди тихо, как мышка.
Уходит, хлопая за собой дверью. Я остаюсь одна в небольшой комнате, на полу в углу матрац, заколоченное окно, на стенах веселые обои, видимо, это когда-то была детская. Местами они оборванные, пожелтевшие и грязные. На стене горит тусклое бра. В углу навалены тряпки, сыро, холодно и страшно.
Сажусь на матрац, кутаюсь в пальто и намотанный шарф. Отчего-то вспоминаю, как в свой шарф кутал меня Егор, как он пах его парфюмом и слегка табачным дымом. Да уж, от воспоминаний становится еще паршивее. Зачем я снова думаю о нем? Понимаю, что не надо, не стоит, но он того стоит, чтобы вспоминать и любить.
Глава 43
Вера
Просыпаюсь от того, что чувствую чей-то взгляд на себе. Лежу, не шевелясь, хотя это очень трудно, зная то, что тебя разглядывают. Стараюсь дышать ровно, но получается плохо. Меня начинают трогать, чьи-то руки скользят по ногам от щиколоток вверх до колен, хорошо, что на мне брюки, а не юбка.
Я уснула лишь под утро, одетая и обутая, как была. В куче тряпья не нашлось одеяла, было холодно. Из-за двери доносились мужские голоса, они о чем-то спорили, но, сколько бы я ни прислушивалась, мне ничего не удавалось разобрать. Лишь отдельные ничего не значащие слова.
Чтоб постучать и попросить что-нибудь, чем можно накрыться, не было и речи. Мужчины пили, это было слышно по звону посуды. Провоцировать их не хотелось. Так и заснула на этом старом матрасе, а вот утром у меня был гость.