Мое сердце бешено заколотилось, я попыталась перевести дыхание и успокоиться, но безуспешно. Сжав руки в кулаки, я приготовилась бежать или драться, если человек, посланный встретить меня, будет настроен враждебно.
Большой беспилотник летел так быстро, что пронесся мимо меня, предприняв такой внезапный и опасный разворот, что я подумала, черная как смоль штука наверняка разобьется.
Я никогда не видела такого безрассудного, беспечного полета, заподозрив, что беспилотник неисправен, раз ведет себя подобным образом.
Ужасающий шум стал громче теперь, когда большой беспилотник завис на расстоянии вытянутой руки над землей прямо передо мной.
«Этот шум явно относится к какому-то музыкальному жанру», — заключила я. Что-то не очень далекое от агрессивной музыки прошлого, когда сквернословие и низкочастотные пульсирующие басы считались современными.
Я не понимала, как кто-то мог добровольно терпеть такие ужасные звуки, и с любопытством посмотрела на пассажира.
Солнце отражалось от лобового стекла, так что разглядеть его было невозможно, поэтому я подождала, пока дверца наконец не открылась и самый крупный самец, которого я когда-либо видела, вышел из беспилотника, захлопнув дверь с такой жуткой агрессией, что я отступила назад.
Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Мужчина был огромен, с широкими плечами, которые выставляла напоказ обтягивающая футболка. Я моргала, как камера, снимающая картинку за картинкой — пытаясь запечатлеть возникшую передо мной странность. Его темные непослушные волосы падали на подбородок и не были заплетены в косы или аккуратно уложены, как у мужчин, которых я привыкла видеть. Заметно растерянный, он почесал свою длинную бороду и пробормотал слова, которые, мне казалось, я никогда не услышу в реальной жизни.
Это, несомненно, был английский, но из запрещенной категории, и все же он стоял передо мной, без стыда и совести произнося эти слова.
— Что это за херня?
Когда он подошел ближе, солнечный луч скользнул по тонкому белесому шраму, тянущемуся к его правому виску, и даже если бы мужчина так сильно не морщился, его нельзя было назвать миловидным, черты его лица были слишком резкими и мужественными. У этого человека были самые пронзительные серые глаза, которые я когда-либо видела, и смотрели они на меня с такой враждебностью, что я на секунду забыла, как дышать. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой напуганной.
«Не отступай. Не показывай страха!» — мысленно заклинала я себя, шагнув вперед и встретив его с протянутыми руками.
— Да пребудет с вами мир.
Он дернулся, когда я взяла его гигантские руки в свои и посмотрела ему в глаза, как того требовало подобающее приветствие.
Не прошло и десяти положенных секунд, как крупный мужчина заговорил.
— Ты чего уставилась на меня и держишь за руки? — спросил он.
Я немного встревожилась.
— Это считается официальным приветствием.
— Мне оно не нравится, — сказал он и убрал руки, расположив их на талии. — Кто ты такая, черт тебя дери?
У меня чуть глаза не вылезли из орбит от его грубости, но я сохраняла спокойствие.
— Меня зовут Кристина Сандерс, археолог, о которой просил ваш правитель.
Он с отвращением сморщил нос.
— Но ты же девчонка!
Высокомерие в последнем, брошенном им слове, разожгло во мне бушующее пламя. Никогда еще я не была так оскорблена, мне было плевать, что пришлось откинуть голову назад, когда я снова заглянула в глаза огромному великану.
— Я что, похожа на ребенка?
— Нет.
— Что бы ты почувствовал, если бы я назвала тебя мальчишкой?
Он с вызовом вскинул бровь.
— Вот именно. Так что не называй меня девчонкой. Я стала женщиной больше десяти лет назад, тебе меня не унизить.
— Сколько тебе лет? — спросил он, на этот раз в его голосе было меньше отвращения и больше любопытства.
— Тридцать один год. А тебе?
— Зачем тебе знать? — он прищурился. — Кому нужны эти сведения?
— Мне. Это называется светской беседой, так мы узнаем друг друга, — выговорила я ему.
Он бросил на меня сердитый взгляд и посмотрел на мои чемоданы.
— Что это?
— Мои чемоданы. Мы используем их для транспортировки предметов.
— Я знаю, что такое чемодан, всезнайка хитрожопая.
Я уставилась на него в изумлении. Я знала его меньше трех минут, но за это время он использовал больше нецензурных слов, чем я за всю свою жизнь.
— Не смей так со мной разговаривать! — заявила я.
— Как так?
— Это слово, которым ты только что назвал меня, оскорбительно.