Мы не торопились, и вовсе не потому, что я оттягивал встречу с родственниками. Нужно было хоть немного привести себя в порядок. В то же время оставаться надолго на одном месте не хотелось — я подспудно боялся привлечь внимание властей. Раны заживали из рук вон плохо, несколько раз начиналось воспаление, отчего дважды приходилось останавливаться и отлеживаться в какой-нибудь гостинице, дожидаясь, пока организм придет в порядок. Докторов не беспокоили. Очень уж характерные повреждения, мало ли, придет кому-нибудь в голову поинтересоваться, откуда у меня такой набор пулевых ранений. Приходилось пользоваться своими скудными знаниями в области врачевания, в основном налегая на карболку, которой я пропах, казалось, навсегда. Шрамы под одеждой невидны, а тот, что на голове скрыт волосами — с помощью Керы лоскут кожи удалось пришить на место, и теперь под волосами почти ничего незаметно, только краешек в пару сантиметров длиной на лбу. Ничего, это не страшно.
Спокойное путешествие благотворно сказалось и на моих спутниках. Что Кера, что Ремус поправились, обрели некий лоск, который можно разглядеть только у сытого и уверенного в завтрашнем дне человека. Так что наша компания, выйдя на площадь республики, если и выделялась из основной массы, то только в лучшую сторону. Впрочем, жители Рима тоже не подкачали. Аккуратные, несуетливые, полные достоинства люди прогуливались вдоль витрин многочисленных магазинчиков, сидели в кофейнях, ведя неспешные беседы, или спешили куда-то по своим загадочным для меня делам. А самое странное, в их глазах нет страха. Глядя на эти лица ни за что не подумаешь, что окраины республики либо уже полыхают, либо вот-вот взорвутся. Странно и удивительно, а еще вызывает злость на этих респектабельных граждан, которым абсолютно наплевать, что где-то не так уж далеко их голодных соотечественников методично выдавливают из жизни. Возникает острое желание всколыхнуть это сонное благополучие, заставить этих сытых и спокойных обывателей очнуться и увидеть…
Заставил себя встряхнуть головой, до боли впился ногтями в ладони, прогоняя накатившую злость. После расстрела на меня порой накатывает такое, и сдержаться сложно. Должно быть, слегка повредился рассудком от переживаний, но пока держу себя в руках. Все, пора идти. Незачем стоять посреди площади, у нас, вообще-то дела.
Ремус шустро нашел извозчика — он всю дорогу изображает служку. Мне это не очень приятно, мальчишка — настоящий соратник, а я его низвел до уровня мальчика на побегушках, пусть и в целях маскировки. За младшего брата его не выдашь, очень уж мы разные. Сам парень, впрочем, совсем не против выбранной роли, и только недоуменно пожал плечами, когда я попытался извиниться. «Вокруг враги, доминус Диего. Если будет для дела нужно, я и лупу[1] изображу».
— Поезжай к фонтану Треви, — велел я извозчику.
Кажется, об этой достопримечательности я слышал даже в прошлой жизни. Удивительно, сколько совпадений, несмотря на то, что история двух миров отличается разительно. Извозчик, должно быть, узнал в нас приезжих, так что лошадь не торопил, давая насладиться видами. Да и сам преисполнился гордости и важности — ну как же, столичный житель! А тут какие-то провинциалы! И неважно, что провинциалы явно принадлежат сословию эквитов — в столице последний рыбак выше, чем самые знатные приезжие. Сейчас он покажет этим деревенщинам красоты столицы и вдоволь насладится их вытянутыми от удивления и восторга физиономиями.
Не вышло. Рим действительно поражал воображение, но все настроение было испорчено уже на площади Республики.
Руины. Рим был богат на храмы всех богов, и не только тех, что почитали в империи. Теперь все они разрушены или перестроены под храмы чистого бога. Один из таких, разрушенных, мне и бросился в глаза. Понятия не имею, какому богу он был посвящен, но выглядит как после бомбежки. Эти твари даже унести груду камней, оставшуюся от храма не удосужились до сих пор, а ведь сколько лет прошло! Толи обстановка в республике далека от той благостной картинки, что описывают в прессе, толи специально оставили, в назидание. Чтобы, значит, не забывали, что ждет любую ересь. Я едва сдержался от того, чтобы выругаться, но возница все равно заметил изменившееся настроение. Стрельнул глазами, тихонько пробормотал: