— Этого нет, — сказал Саша…
„…Чиновники из подотдела Охматмлада свято блюдут свои инструкции. Что такое для них жизнь ребенка по сравнению с инструкциями!“
— Это есть, — сказал Саша…»
Так вот и сидят они, автор и его герой, над ветхими, выцветшими вырезками из старых газет, читают вслух искромсанные ножницами давние газетные заметки, и после каждой из них Саша скупо отмечает: «Это есть…», «И это есть…», «А этого нет…». И странное это занятие почему-то необыкновенно волнует обоих.
Заглавие этого рассказа Илья Зверев сделал названием одной из своих книг. Я думаю, не только потому, что оно показалось ему достаточно броским, выразительным, привлекающим внимание. По складу своего писательского темперамента Зверев — публицист. И в каком-то смысле все им написанное — в каком бы жанре он ни работал — может быть определено как «государственные и обыкновенные соображения». Только не Саши Синева, выдуманного или невыдуманного героя одного из его рассказов, а самого Ильи Зверева.
Он умер молодым, немного не дожив до сорока. Со времени выхода в свет последней его книги минуло четверть века. Это значит, что сегодняшних читателей от событий, описывавшихся даже в самых злободневных рассказах, очерках, фельетонах Ильи Зверева, отделяет примерно такой же отрезок времени, какой отделял Сашу Синева от событий и фактов, запечатленных на старом газетном листе от 2 сентября 1928 года.
И вот мы читаем сегодня эти давние, почти тридцатилетней давности, очерки, рассказы, фельетоны. И тоже отмечаем: «Это есть». «И это есть тоже». «Этого нет и, надеемся, никогда больше не будет». «А это есть и, похоже, будет еще долго».
Сколько событий — и каких событий! — пережили мы только за последние четыре года! Казалось бы, что нам сегодня эти «государственные и обыкновенные соображения» тридцатилетней давности. Но вот — читаем. И, как говорил веревский Саша Синев, «это почему-то сильно волнует».