Седов перевел дух и подошел к окну. Он кивнул, потом помахал рукой, потом снова кивнул…
Секретарь подозрительно покосился и сказал:
— Присаживайтесь, пожалуйста. Товарищ Конюхов может задержаться. Вчера он в четвертом часу ночи ушел…
…Заместитель председателя облсуда был красивый, по-военному подтянутый человек, в зеленой сталинке, с орденом Красной Звезды.
— Вы опоздали, — сказал он, не предлагая садиться. — Дело передано к исполнению.
— Дело еще здесь, — сказал Седов (как ему показалось, твердо).
— Интересно знать, откуда у вас такие сведения?
Что делать? Выдать секретаря? Но это ужасно! Это предательство! А что же делать? Ведь его не расстреляют, в крайнем случае уволят. А тех расстреляют.
— Я мимоходом навел справки, — надо отвечать как можно беззаботнее. — И секретарь подтвердил…
— Попов! Зайдите-ка ко мне!
У секретаря собачьи глаза, и руки трясутся.
— Что, разве то дело еще не отправлено?
— Нет, — он громко проглотил слюну. — Никак нет…
Зампред изучающе посмотрел на Седова:
— Послушайте, товарищ защитник, а вам самому не кажется странным… Вот энские защитники, которые присутствовали на суде, копались во всей этой грязи и крови — они все отказались писать жалобу, — он повысил голос. — Потому что революционная совесть не позволила. А вы, даже не зная дела, вдруг примчались из Москвы. Спасать врагов народа. А?
Потом он сказал четко и раздельно, будто диктант диктовал:
— Мы, разумеется, примем меры, чтоб разобраться. Чтоб выяснить вашу по-ли-тическую физиономию. И мо-ти-вы…
— Ваше дело выяснять, — сказал Седов мерзким голосом хмелевского Каренина. — Я приехал не кого-то там спасать, а выполнять свой профессиональный долг. В соответствии с советским законом…
Он набрал полные легкие воздуху.
— Вы можете мне отказать письменно. И тогда я вынужден буду сигнализировать… (тут он назвал имя-отчество Большого прокурора), которого я известил об этом, деле.
Боже мой, какое приходится говорить: «Я вынужден буду сигнализировать…» Бр-р…
— Вот так смазывается весь воспитательный смысл суда, — с неподдельной горечью сказал зампред. — Проволочки, кассации, перекассации. — И добавил устало: — Обождите в приемной.
Дверь закрывалась неплотно, и Седов слышал обрывки телефонного разговора (видимо, зам звонил больному председателю):
— Но он жмет… Тут вроде Прокуратура Союза замешана… Законники, в бога мать… Ладно… Понятно…
…Пять толстенных, переплетенных в картон томов. Утомительный каллиграфический почерк секретарши, явно учившейся еще в старой гимназии, где чистописание (не в пример нынешней школе) преподавалось как следует.
Опытный адвокат всегда начинает чтение с конца, с приговора. Надо знать, что главное.
«Право-троцкистская шпионско-диверсионно-вредительская группа райзо». Все как полагается — свидетельские показания, признания, улики. Но все-таки очень странное дело!
Посев негодных семян? Но ведь из-за засухи неурожай был во всей области и двух соседних. Заражали скот болезнями? Но в целом крае была эпизоотия… «Гнусное покушение на стахановку полей, участницу Всесоюзного съезда колхозников-ударников Ольгу Дубяк, которую едва не искалечил бык Хмурый (к-з „Светлый путь“), временно сбесившийся от уколов ядовитых лекарств, сделанных с вредительской целью бывш. зоотехником Ростовцевым»… «Бывш. зав. райзо Осмоловский дал подкулачнику Серегину 250 руб. с подлой целью поощрения его на изъятие магнето из трактора „Фордзон“ с целью срыва посевкампании…» «Скрытовредительские методы сева…»
Седов несколько раз перелистал все пять томов. Нигде никаких указаний на экспертизу. Возможно ли? Это уже по ту сторону правосознания!
Но экспертиза была. Вот и заключение (почему-то в конверте с надписью: «Личные документы осужденных»). Странное заключение: «Затруднительно представить данные», «Можно предполагать умысел», «Вероятное умение вредителей заметать следы своих чудовищных преступлений привело к невозможности установить…» Это юридические документы!
Делать выписки не полагалось. Это считалось тяжким преступлением. Можно было только надеяться на память. О, память у него хорошая. Вот вам, пожалуйста, кусок из речи товарища Вышинского, которую он читал в «Соцзаконности». Дословно:
«Нужно просто взять себе за правило — вести себя так с любым человеком, чтоб, если этот человек окажется врагом, он не мог бы извлечь из этого знакомства что-нибудь полезное…»
Наверно, это правильно, в условиях капиталистического окружения. Но как это — с любым?