Первый оборот Мстислав сделал, когда ему едва ли исполнилось восемь весен. Напугался сам и напугал остальных. Середина разноцвета. В лесу до одури сладко пахнет земляникой. Ягоду, по наказу маменьки, Стива отправился собирать вместе с конопатой Анкой, братом ее Стешкой и старшими их сестрицами. Последние, наказав дальше опушки не уходить, быстро углубились в лес, предоставив детей самим себе.
Мстислав ягоду собирает горстями и все больше в рот, когда уже пора возвращаться - едва половина корзины набирается. Но Стешке и этого кажется много, он пинает плетенку, и ягода рассыпается по траве. А Стива, впервые так сильно на кого-нибудь разозлившись, бросается с кулаками на обидчика. Они катаются по траве, молотят друг друга руками. Силы примерно равные, но Мстислав ловчее и, если бы не Анка, бросившаяся на помощь брату, он бы, скорее всего, вышел из этой схватки победителем. А так – пинок под ребра и Мстислав удар в нос пропускает. Тоненькая струйка крови по подбородку – еще больше злит. Стива выкидывает кулак вперед, целясь, если не в нос, то в губу, быстро, отпихивает Анку другой рукой и, уклоняясь от очередного удара, перекатывается назад через голову. И мир меняется. Запахи становятся ярче, насыщенней, а краски наоборот блекнут и вместо слов из-за рта, вдруг, рык вырывается. Только Стива этого еще до конца не понимает. Он зол и идет на Стешку рыча, и его ничуть не удивляет тот факт, что идет не просто так - на четвереньках. В пылу Мстислав бы, наверное, бросился на застывшего изваянием от ужаса мальчишку, как дать бросился, да крик Анки отрезвил:
- ВО-О-ОЛК! – Верещит она на всю округу. – Помогите, волк!
Стива напугался тогда крепко. Рванул в лес, в овраг и об острый камень лапу перебил. Лежал и подвывал от боли. Он маму звал, а из пасти вместо слез скулеж какой-то вырывался. Эти звуки привлекли людей, и пропал бы Стивка, непременно пропал, но знающий подоспел вовремя. Верьян Любицкий проездом в их краях был и о таких, как Мстислав знал не понаслышке. Брат у него из таких был. От того и мальчонку в нескладном волчонке опознал сразу. Растолкал народ. Приказал оружие убрать и сам Стивку на постоялый двор снес. Людям своим наказал подлечить и обучил обороту.
А после был долгий разговор с маменькой. Слезы радости, что Стива в отца пошел. Отъезд. Каменный дом, где все чуждо и незнакомо, и где он как будто взаперти. Серьезный сероглазый мальчик, с которым так и не удалось сдружиться и девочка, что любила землянику. Как она теперь? Ненавидит его, поди. Жалеет, что добра была? Боится, точно. Он помнит ее взгляд не давеча. Тезкой Мирослава давно его звать перестала. Старалась не общаться даже, а если все же случалось, словом перемолвиться, то и вовсе старалась никак не называть. Теперь, вот, боится еще…
Слава просыпается от того, что кто-то легонько, но настойчиво трясет ее за плечо. Открывает глаза и с удивлением обнаруживает, что карета уже стоит, а за окошком темным-темно. Это ж сколько она проспала?
- Прибыли, наконец-то, - довольный донельзя тянет Ларион и с удовольствием потягивается. - Ты как? Отдохнуть хоть немного успела?
Мирослава неуверенно кивает и зябко кутается в шерстяное одеяло, которым в поездке догадался укрыть ее Ларион. Чувствует она себя отвратно. Славу со сна и раньше морозило, но так - никогда: словно в ледяной омут окунулась. Тело трясет, зубы дробь выбивают. Поглядел Ларион на нее, враз помрачнел и произнес негромко, словно сам к себе обращаясь:
- Эк я… переборщил чуток…
- Что? – Слова мужчины Славке не нравятся. И думается ей, что, если юлить при ответе станет, больше доверять ему не будет. Но Ларион и не думает о таком.
- Да колданул я слегка, - сознается он. - Думал тебе дорогу скрасить снами дивными, а то ж ехать долго было… - Слава ежится теперь уже не от холода, а от воспоминаний, получается, «дивных». Сны были муторными, тяжелыми и отдавали реальностью. От них хотелось надолго укрыться за страницами какой-нибудь сказочной книги с яркой обложной и цветными картинками. В детстве Славка частенько так поступала. Она отправлялась в свой тайный уголок в библиотеке и, забравшись с ногами в глубокое кресло читала, пока не исчезало тягостное чувство в груди. Иногда приходил Тёзка. Ему тоже частенько снились плохие сны. Он никогда не рассказывал, но Слава – отчего-то знала и читала вслух.