Старик вспомнил слова Хана: «Ты что, заклинатель ветра?» Неужели маленький мальчик способен на такое?
Он вспомнил сегодняшний день. Как Витя был рад оказаться на корабле, как сидел с блаженным выражением на лице и смотрел на воду. И не было никакого ветра, светило солнце, и «Альбатрос» радостно шел навстречу легким волнам… и своей гибели.
Когда же ветер усилился? Сразу после драки мальчишек – вот когда! А ведь Витя их честно предупреждал о шторме. Потом еще этот Артем, будь он неладен… И сразу ветер стал еще сильнее, вспомни же, Василий Семенович! Мальчик еще говорил, что хотел остановить его – но не смог. Он хотел их спасти!
Капитан снова взглянул на Витю. Тяжело повернулся, снова вздрогнув от боли в груди, прикоснулся к ледяной щеке мальчика. Слеза выкатилась из закрытых глаз и повисла на смуглой щеке Вити. Повинуясь неясному порыву, старик, никогда не имевший детей, развязал веревки, стискивающие Витю, обнял его и прижал к себе. «Надо согреть мальчика, – думал он, – совсем замерз пацан».
И неожиданно для себя капитан запел тихим хриплым голосом колыбельную, что помнил с того дня, когда впервые услышал ее от матери, качающей люльку.
Он путал слова и мотив, но с первыми же нотами что-то неуловимо изменилось – будто дрогнуло Витино лицо, чуть расправились суровые складки на чистом детском лбу. И старик пел, повторяя слова старой колыбельной:
Капитан закрыл глаза и вновь услышал пощелкивание лучины, что горела в избе, и почувствовал, что мама – давно ушедшая мама, чье лицо почти стерлось из памяти, и остался лишь образ, – сейчас где-то совсем рядом. Слеза покатилась по его морщинистой щеке. И вдруг он понял, что ледяной ветер, который пронизывал его до самого сердца, становится теплее и мягче.
Василий Семенович взглянул на Витю. Страшный оскал ушел с лица мальчика, и глаза были просто закрыты, будто он спал обычным детским сном. Усталое лицо осунулось, стало взрослее. Руки расслабились и больше не двигались.
Лицо старика дрогнуло, он погладил мальчика по голове, улыбнулся чему-то своему. И вдруг он почувствовал теплые детские ладошки на своих руках. Витя обнял капитана.
– Ах ты, пацан, – нежно сказал Василий Семенович, поглаживая его по голове, – ну и разбушевался ты! Всякое с нами бывает в жизни, верно? Главное ведь, что все обошлось. Ты только не переживай так больше.
Витино лицо изменилось. Он услышал слова, обращенные к нему, губы его дрогнули, улыбнулись.
Стена урагана опустилась ниже, и солнце мгновенно пробилось через нее, будто радуясь тому, что наконец-то отыскало «Альбатроса».
Капитан устало выдохнул. Вот, значит, как оно бывает. Бури – они не только в душе могут бушевать, но и вырываться наружу. А всего-то и нужно было – просто немного понимания, человечности. До тех пор, пока люди не научатся слышать друг друга, будут свистеть на земле страшные ураганы.
Он аккуратно положил Витю на палубу и обрадовался, что тот не проснулся. Надо позвать остальных. Похоже, что он теперь знает, как прекратить этот адский ураган.
Капитан медленно поднялся с колен, и сердце не прыгнуло в груди, не укололо изнутри болью. Еще поживем! Придерживаясь за поручни, старик медленно двинулся по направлению к лестнице. Он не увидел, как со стороны моря подкралась большая волна, и почти не испугался, когда она с неожиданной силой ударила в корабль, попав в верхнюю его часть, в район капитанского мостика. Мачта качнулась, надломилась – и медленно начала свое падение, со скрежетом выдергивая крепежи тросов. Василий Семенович бросился обратно к Вите, накрыл собой, и последнее, что он видел, – был безмятежно спящий мальчик, умеющий вызывать ураганы.
Капитан умер мгновенно. Он хотел уберечь Витю – и почти смог это сделать, но один из металлических тросов, разрываясь, пружиной попал точно в висок мальчика, и тот потерял сознание.
На верхней палубе белоснежного «Альбатроса» лежали двое – мертвый капитан и маленький мальчик.
Стена урагана рухнула, будто потеряв надежную поддержку неба. Море громко всхлипнуло, отозвавшись огромной волной, – она накатила, хлопнула по судну, подняв белоснежные брызги и залив собой весь корабль, а когда ушла, тела капитана на борту уже не было. Он всегда любил море, и оно знало об этом.