— Ты уверена?
Я протягиваю руку вроде бы для объятия, но в основном, чтобы прошептать, понизив голос до шепота.
— Я знаю секрет. У моего отца роман. Он прислал мне фото.
Рука Ника обвивает меня. Я чувствую, как его лицо прижимается к моей щеке.
— Мне так жаль.
— Все в порядке. Сегодня я поговорю с мамой, потом Менни на игре. Мы можем отправиться в участок прямо отсюда.
Я выкладываю все это словно список дел, как будто говорю о пицце, которую хочу забрать и о кино по дороге домой. По правде говоря, я до чертиков напугана. За секунду до того, как он прикасается ко мне, в голове проносится миллион мыслей. А потом его ладонь касается моего лица, теплая и настоящая. Ничто в моем мире не было лучшим, я чувствую, как меня охватывает надежда.
Звенит звонок – мой мир возвращается обратно на орбиту. Я моргаю от яркого света и шума в коридоре, как будто вижу все это впервые. Ник делает шаг назад и кивает.
— Я буду там. Я сделаю все, что бы тебе ни понадобилось.
Во время ланча я ухожу из школы, чтобы все подготовить. Я впервые подобным образом пропускаю школу, но мне нужно время. Все мои утки должны выстроиться в линию, прежде чем я сделаю выстрел. В аптеке я распечатываю фотографию с моим отцом и той женщиной. Пока я жду, я покупаю пустую карточку и пишу Тейси письмо.
Рассказать ей лично было бы лучшим вариантом, но нет времени и Тейси может понравиться ощущение контроля, которое даст письмо. После сегодняшнего все выйдет наружу и дико закрутится. Я хочу, чтобы она знала заранее, даже если информация рассорит нас. Я оставляю письмо у ее дома и отправляюсь домой дожидаться маму.
Такое чувство, словно я готовлюсь к последнему причастию. Я вытаскиваю тетрадь, мои пальцы зависают над заголовком. Сейчас мои фотографии лежат в кармашке вместе со снимками Гаррисона, мои яркие надписи над его паучьими черными чернилами.
Это последняя вещь, с какой я не могу справиться. Часть меня хочет спалить ее, но не потому ли, что я трусиха? Может быть, более сильный человек сразу бы все рассказал? Или показал бы ее любому, кто согласился бы смотреть? Я не знаю. Просто не знаю.
Отдавать это в полицию, это как будто получать по заслугам. Потому что им позволено выносить жесткие суждения о том, что опасно, а что нет. Они натренированы, у них есть власть, им за это платят. Я не такая.
Я пролистываю до конца, до моих снимков Кристен. Я добавляю пару от Гаррисона, но ручка замирает. Перечислять его преступления кажется излишним. Окрашенный автомобиль резюмирует все, что должно быть сказано.
Ну, может и не все.
Я прижимаю ручку к странице и пишу одно короткое предложение.
Когда я останавливаюсь, все кажется правильным.
Потом я колеблюсь, как будто работа не закончена. Мне нужна еще одна вещь. Всего одна. Я роюсь в своем столе, чтобы найти нужную фотографию.
Темные волосы, темные глаза, вышитый бисером браслет на руке. Это фотография с прошлого лета. Моя фотография.
Я не делаю никакой надписи под снимком. Я закрываю тетрадь и засовываю ее в сумку. Через несколько часов все уже будет в чьих-то других руках.
Глава 22
Мама приходит, когда я сижу на своем туалетном столике, ее волосы обвисли, папка напихана документами.
— Пайпер, мне так жаль. Этот день был безумным.
— Все в порядке. — Скоро он станет еще более безумным.
— Ты выглядишь мило, — говорит она, снимая свои туфли и подходя ко мне. Она пробегает рукой по моим волосам и улыбается мне в зеркале. — Ужин с Ником?
— Вообще-то баскетбольный матч.
Технически это правда. Большая часть из сказанного ей правда. Я просто опустила несколько важных деталей. Например, свое участие в жуткой работе мстителя. И женщину, с которой, может быть, спит мой отец.
Я даю маме версию жизни ее дочки из ежегодника. Я сижу в просвечивающей блузке и милых ботинках, притворяясь, что самое величайшее событие в моем мире это чудо пятничной баскетбольной игры вместе с Ником Паттерсоном.
Я отвожу взгляд от зеркала. Я больше ни секунды не могу смотреть на саму себя. А вот она стоит у моего плеча. Мама. Ее улыбка – та, которая говорит мне, как я могу выглядеть через двадцать пять лет, – сияет, обращенная ко мне.
— Мне не стоит говорить, какая ты сейчас хорошенькая.
— Сейчас же не выпускной, — пытаюсь отвечать я легким тоном, который не слишком мне удается.
— Позволь мне расчувствоваться. Ты никогда мне этого не позволяешь. — Она прикасается к моему лицу и улыбается мне в зеркале.
Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но могу думать лишь о руке моего папы в окне той машины. Или о лице незнакомки. Наконец, мне удается приклеить улыбку. Но недостаточно быстро. Темные мамины глаза меняются. Она хмурится и наклоняется вперед с обеспокоенным выражением лица.