— Пайпер?
— Я в порядке. Извини, я замечталась.
— Чересчур замечталась. Ты начинаешь меня беспокоить.
Она опять прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу и щекам, и я вспоминаю, как в детстве у меня был круп. Она сидела со мной всю ночь в ванной, лилась горячая вода из душа, пока в ванной не повис пар. Она не жаловалась. Она просто укачивала меня, говоря, что все будет хорошо.
— Не больна. — Я едва выговаривала слова, они путались на языке.
— Посмотри на меня, милая, — говорит она, и я поворачиваю к ней лицо. Та же удобная прическа. Теплые глаза. Те же руки, которые приносили мне открытку из каждого путешествия. — Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?
Я не могу смотреть, как это с ней происходит. Я не смогу смотреть, как она рассматривает фотографию. И я не могу смотреть на нее. Я парализована от всего этого.
Мама, разумеется, все неправильно понимает.
— Эй, если ты не хочешь этого делать, ты можешь позвонить ему, и все закончится. Не важно, что нам нравится этот мальчик...
— Нет, дело не в Нике. Ник отличный. Лучше, чем отличный.
— Но что-то происходит.
Факт, что я это не отрицаю, уже стал ответом.
— Расскажешь мне? — Спрашивает она осторожно. Я вижу, как она отчаянно хочет все узнать, хочет помочь.
Я позволяю ей притянуть и обнять меня, потом я тянусь к столику и беру белый конверт. Тот, в который я положила фотографию. Я протягиваю его, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
— Я должна дать тебе это. Это фотография.
— Как наши открытки?
Слова режут жестко и глубоко. Я качаю головой и говорю твердым голосом.
— Нет. Не такая. Тебе будет тяжело смотреть на нее.
Ее щеки бледнеют, линии вокруг глаз становятся глубже, когда она хмурится.
— Пайпер? Ты меня пугаешь.
— Дело не во мне. Со мной все будет в порядке. Я обещаю. Я скоро объясню, что со мной происходит, но это... — Я замолкаю, заглушаемая уродством этой правды. Мой тон тихий и сухой. — Дело в папе.
Ее лицо застывает, словно на моментальном снимке, глаза чуть сузились, рот приоткрыт. Это похоже на ужасную смесь шока и отрицания. Какая-то часть ее уже подозревает, что скрывается в конверте. Она знает. Может быть, не все, не все детали, но вполне достаточно.
Все вещи, которые удерживали меня целостной, взорвались одновременно. Слезы полились сильно и яростно, извергаясь отвратительными всхлипами. Я не могла их остановить. Я даже не пыталась успокоиться.
Мама пришла в движение, как будто ей вкололи адреналин. Я видела, как она вытолкнула свою боль из каких-то глубин ее сердца. Ее лицо смягчилось, ее руки потянулись к моим волосам.
— Пайпер, Пайпер, посмотри на меня. — Она гладила меня по лицу в точности так, как делала это в те далекие ночи, когда я кашляла и кашляла до тех пор, пока едва ли могла дышать. — Все хорошо, — сказала она. — Все будет хорошо.
Я подняла глаза, ощущая все семнадцать лет, наполненных паром ванных, открытками и вещами, которые делали ее замечательной и раздражающей и моей мамой. Я не могла выдавить ни слова. Не было никаких шансов, что мне это удастся, так что я попыталась выразить все глазами, все извинения, которые скоро мне придется произнести.
— Что бы это ни было, я готова для этого, — сказала она, смотря на конверт, который уронила, потянувшись ко мне. — Я не хочу, чтобы это расстраивало тебя. Мне нужно, чтобы ты верила, что я смогу с этим справиться.
— А ты не собираешься посмотреть, что там?
Вздох.
— Нет. Я посмотрю позже. Ты должна понимать, что это не такой уж большой сюрприз, каким ты его считаешь, понимаешь, о чем я?
Она знает. Это написано на ее лице, что какая-то часть ее даже немного побаивается того, что в конверте. Как я могла пропустить и это тоже?
Я кивнула, хотя осталось еще много невысказанных слов. Вещи, которые я пока не могу озвучить, но я скажу.
В полицейском участке, вероятно. Это несправедливо, но даже разговор об этом многое у меня отнял. Если я признаюсь ей, она может попытаться все разгладить. Она захочет защитить меня, потому что она моя мама. А я больше не могу быть защищенной.
Я собралась с духом, собрав всю свою силу воли. Мама помогла мне расчесать волосы и поправить макияж на глазах. Мы приукрашивали меня, пока я не засияла, и, что более важно, пока мама не убедилась, что я успокоилась.
В шесть часов пришел папа, если мама и напряглась, она быстро это скрыла. Он усмехнулся мне.
— Я наполнил твой бак, чтобы твоя девчачья одежда не провоняла.
Мое сердце словно налилось свинцом. Я все еще не могла увязать моего наполняющего бензином бак папу с изменщиком. Наверное, я должна его ненавидеть. В данный момент я не слишком сильно любила его, но он все равно мой папа. Я поцеловала маму в щеку, потом пересекла комнату и обняла папу. Я взяла свою сумку с камерой и рюкзак и проследовала к двери, пока они наблюдали за мной. Я проверила телефон, поправила сумки на плече.