Крестьяне, вызволившие меня из реки, взялись донести потерпевшее крушение судно до лагеря. Там меня ждал Майкл. Со вздохом облегчения я увидел рядом с ним Боба. Мы наперебой стали делиться впечатлениями.
Майкл слушал насупившись. Перипетии пережитого нами не могли развеять его горечи от того, что мы отправились в путь одни. Он даже не слышал, как мы отъехали. Ни одной рыбки он не вытащил, зато сломал удилище. Поистине это был день неудач! Вскоре нам предстояло убедиться, что неприятности еще не кончились.
Я щедро расплатился с крестьянами, выручившими нас и наши машины из беды. Но, когда они помогали переворачивать аэроглиссеры, из-под машины 002 выскочила белая змея и ужалила непальского подростка. Бедному пареньку стало очень худо. Надо было срочно что-то делать. Мы с Бобом приступили к операции. Продезинфицировав спиртом ланцет, сделали глубокий надрез на ноге и как можно тщательнее обработали рану. Юноша не издал ни единого стона; презрение к боли — признак доблести в горах.
Убедившись, что жертва змеиного укуса вне опасности, мы приступили к осмотру флотилии. Перво-наперво следовало вылить воду из моторов. Вывинтив свечи и дергая за шнур [88] стартера, мы выталкивали из цилиндров илистую воду. Процедура оказалась трудоемкой, и лишь наступление темноты заставило нас прекратить манипуляции. Мы съели ужин (он же обед и завтрак этого нескончаемого дня) и улеглись спать. Если такое будет повторяться часто... нет, лучше не думать.
Утром на освеженную вчерашними купаниями голову мы составили ведомость убытков. Во-первых, из трех наборов инструментов остался только один. Поскольку многие вещи, как мы знали наверняка, в Катманду найти не удастся, это была подлинная катастрофа. Но она меркла в сравнении с состоянием моторов. Удастся ли когда-нибудь завести их? После трехчасового интенсивного копания один заработал. Из груди у нас вырвался радостный вопль. Окрыленные первым успехом, мы искупались и принялись разбирать второй мотор. Каждую деталь отвинчивали, сушили, смазывали и вновь ставили на место... Двигатели оказались более стойкими к передрягам, чем мы смели предполагать. С оснасткой летучих кораблей дело пошло быстрее, и к ночи наша флотилия пришла в боевую готовность.
...Вечером мы принимали гостя — местного рыбака, одного из моих спасителей. Как и его сородичи из племени раи, он был приземист, с монголоидными чертами лица. Разговор у нас шёл преимущественно жестами, но бутылка рисовой водки обеспечивала полное взаимопонимание. Время пролетело незаметно. Мы осмотрели снасти рыбака, а он — наши машины. Обе стороны проявили заинтересованность. Орудие лова состояло из двух бамбуковых шестов, связанных так, что они образовывали угол. Между свободными концами провисала сеть. Зайдя по пояс в воду, рыбаки окунают сеть, а затем быстро вытаскивают ее. Такой слепой метод позволяет добывать мелких рыбешек, которые поднимаются на нерест к верховьям.
Эта встреча была первым контактом с непальскими рыбаками, которых мы позже во множестве встречали в восточной части страны. Надо сказать, что наличие племен, живущих рыбной ловлей в Гималаях, было для меня неожиданностью. Правда, мы находились на высоте всего триста метров над уровнем моря, в то время как соседние горы поднимаются на две с половиной тысячи метров.
Горы налагают поразительный отпечаток на географию мест обитания. Если составить схему населенных зон, то можно увидеть, что нередко на одной и той же горе живут три совершенно различных племени — каждое на «своей» высоте. Прав был профессор Туччи, утверждавший, что этнография Непала «самая сложная в мире».
Происшествие на Аруне показало, что от работы моторов зависела наша жизнь. Между тем из опыта стало ясно, что на них нельзя полностью положиться, машины требовали постоянной наладки и регулировки. Разумно ли подвергать себя риску из-за внезапной неполадки в моторе? [89]
В целом отрицательный результат на Аруне обогатил нас полезными сведениями о поведении наших машин. Так, было установлено, что аэроглиссеры могут одолевать волны полутораметровой высоты, но на больших перекатах постепенно замедляют ход. Если увеличивать скорость, суденышки начинают «клевать носом». Таким образом, задача сводилась к тому, чтобы пролетать перекаты на оптимальной скорости — не слишком быстро, не слишком медленно, одновременно обходя крупные камни. Нелегкая задача. Она усугублялась еще и тем, что на высоте двадцать пять сантиметров над поверхностью воды трудно видеть, что делается впереди. Выходя из поворота, надо было за считанные секунды принять решение и произвести маневр. Так, нам с Бобом пришлось одолевать самый трудный перекат в несколько приемов: каждый раз крутая волна звонким шлепком отбрасывала нас назад.
Особенно живописно этот процесс выглядел сквозь объектив кинокамеры, когда я снимал Боба в действии. Вот его СВП соскальзывает с песчаного пляжа в воду, набирает скорость, описывает большую дугу и мчится к каменистому перекату; нельзя избавиться от ощущения чуда, глядя, как машина пролетает над камнями, подскакивая на гребнях. Иногда аэроглиссер застывал на месте, затем в облаке пены броском продвигался вперед. Бобу приходилось все время делать поправку на дрейф. Вождение амфибийного судна требует быстроты реакции, координации движений и обостренного чувства ориентировки.
К сожалению, все эти замечательные качества не могут застраховать от неприятностей: на обратном пути Боб не сумел избежать столкновения с острым камнем. Результатом была дырка в надувном корпусе. Подкачав его, он добрался до лагеря, где мы быстро заделали брешь.
Неожиданностью для нас оказался индивидуальный «норов» каждого аэроглиссера. Теоретически машины были одинаковы, однако на воде каждая вела себя по-своему. Причиной были таинственные законы аэродинамики низких давлений, над которыми мы были не властны.
Сопоставляя впечатления первых дней, мы выявили три типа перекатов. Под этим словом я разумею стремнину, проходящую через каменный барьер, в отличие от столь же быстрого течения по гладкому руслу. Каждый перекат имел свое лицо, но условно мы разделили их на три типа.
Первый нарекли «простым перекатом» — река спускается по наклонной плоскости, не встречая на пути особых препятствий. Второй тип был назван «изогнутым перекатом»; эти стремнины очень коварны, поскольку течение, завихряясь, устремляется к противоположному берегу поперек русла. При этом машину начинает таскать во все стороны, и приходится идти на максимальном режиме, стараясь держаться середины реки. В третью категорию мы включили «перекаты с зубьями», то есть усыпанные торчащими камнями. На практике, как всегда в природе, чистые [90] типы встречались редко. Сплошь и рядом перекаты включали в себя участки всех трех типов. Кроме того, на глубине нередко возникали восходящие потоки, которые неожиданно подбрасывали машины, и те опасно кренились.
Еще одно открытие: вопреки первоначальным предположениям спуск по бурной реке оказался делом не более легким, чем подъем против течения. Причиной был тот самый гребень, о котором я упоминал. Чтобы выскочить из впадины, надо было развивать максимальную скорость и мчаться сломя голову (не буквально!); управлять при этом чрезвычайно трудно. Результат? Спуск к лагерю, рисовавшийся нам безмятежной прогулкой, превращался в изматывающее сражение со своенравной рекой.
Путешествие по Аруну представляло собой первую попытку плавания по гималайским рекам. Была доказана принципиальная возможность движения по ним судов на воздушной подушке. Какое это имеет значение в здешних условиях, мы поняли на одном из притоков Аруна. Берега представляли собой отвесные стены, на верху которых виднелись человеческие фигурки. Их разделяла река. Я знал, что путь от одного берега до другого занимал... четыре дня. Да, надо было два дня идти вниз до переправы, а потом два дня вверх, к прежнему месту. Будучи соседями, порой даже перекликаясь друг с другом, люди не могли встретиться, пожать друг другу руки. Позже я узнал, что племена, обитавшие на двух берегах в сотне метров друг от друга, говорили на разных языках.