Почти весь пол крохотной комнаты занимало невысокое возвышение, покрытое оранжевым с синим рисунком ковром; свет в помещение проникал через единственное узенькое застекленное окно. Я впервые видел стекло с момента отъезда из Каргила. В углу сидел старец, в одежде винно-красного цвета, с шерстяной шапочкой на голове. Это и был его высочество Сонам Тхондупде, князь Зангла. Я склонился перед ним и положил у его ног белый шарф, слегка смущенный тем, что мне не удалось найти подарок лучшего качества. Старец улыбнулся и пригласил меня сесть рядом, на ковер. Я тут же скинул обувь и влез на возвышение, перед которым стояло несколько низеньких прямоугольных столиков, больше похожих на скамеечки.
Князь подал знак Лобсангу присоединиться к нам, позвал со двора одну из девочек и попросил принести чай. У нее были румяные щеки, и она с откровенным любопытством разглядывала мое «европейское лицо».
Не зная, что я владею тибетским, князь попросил Лобсанга извинить его — он еще не закончил религиозную церемонию, которую прервал наш приход. На одном из столиков стоял большой тазик из кованой меди, наполовину наполненный водой. В тазике высился серебряный треножник, а на нем — медный кипятильник, украшенный серебряными нитями. Рядом, на том же столике, находились изготовленные из серебра небольшая чашечка, чайная ложечка и полированный диск; в стороне лежала кучка горошин.
Бормоча молитвы, князь налил несколько капель воды в кипятильник и чашку, куда бросил горошины. Затем набрал воды в ложечку и начертал таинственные знаки на серебряном [116] зеркале, не прерывая молитв. Ритуал продолжался около получаса. Испытывая некоторое чувство неловкости, я тем не менее исподтишка разглядывал лицо князя. На нем были роговые очки. Щеки немного обвисли, а во рту не хватало зубов. Его облик напоминал мне типичного европейского дедулю. Религиозная сосредоточенность ничуть не меняла теплого выражения его симпатичного лица. Наконец он с глубоким вздохом оттолкнул от себя сложные ритуальные принадлежности и повернулся ко мне.
— Откуда вы приехали?
— Из Франции...
В его лице ничего не изменилось, из чего я заключил, что он даже не представлял, где находится моя родина.
— Я прибыл для изучения обычаев Заскара и Зангла, — добавил я, не зная, как продолжить разговор.
К счастью, принесли чай.
— Чай по-английски, — гордо произнес князь и взял две обычные фарфоровые чашки европейского типа, забыв о чудесных серебряных сосудах с крышкой в виде цимбал, которыми пользуются знатные тибетцы, когда пьют свой соленый чай. Я отпил глоток и похвалил князя за превосходный вкус его чая «по-английски». Он предложил мне галеты.
В конце концов я решил броситься головой в омут. Рискуя сойти за невоспитанного человека, я стал спрашивать об истории княжеской династии, каковы прерогативы князя Зангла и на какую территорию распространяется его власть.
К моему удовлетворению, он ответил на мой вопрос со спокойствием, ведь его могла оскорбить наглость гостя...
Его семейство, младшая ветвь княжеского рода Падама, управляет Зангла более девятисот лет. Некогда Зангла была защищена крепостью. Из своего замка князья правили четырьмя деревнями верхнего Заскара. И никто никогда не смог отнять у князей Зангла контроль над этой крохотной территорией. Даже в 1836 году, когда страну захватили догра, князь Зангла удержался у власти, помогая им в борьбе против ладакхцев. Таким образом, Зангла с крепостью и четырьмя деревнями сохранила свое лицо мини-княжества в маленьком княжестве, буферного государства в государстве...
В подтверждение своих слов старый князь порылся в шкафу позади себя и достал второй том «Античного индийского Тибета» Франке, в котором на тибетском и английском языках были опубликованы коротенькие «Заскарские хроники» (я уже упоминал о них), а также подробная генеалогия князей Зангла. Автор книги получил эти хроники от одного ладакхского ламы в 1915 году. Франке изучил генеалогию, и хотя его данные немного расходятся с общепринятыми, сомневаться в законных правах на трон нынешнего князя не приходилось. Согласно этой генеалогии, князья Зангла являются одной из старейших правящих династий в регионе. Позже я узнал, что индийское правительство [117] платит князю ежемесячную пенсию в двести рупий в качестве компенсации за отмену в 1947 году прав и привилегий раджей и магараджей! Эта мизерная пенсия ставит нашего монарха на последнее место в длинном списке бывших хозяев Индии.
Комната, в которой мы сидели, была полна безделушек, развешанных на стенах. В углу ютился вышедший из строя радиопередатчик, рядом с которым висел транзисторный приемник. Князь показал мне крохотный кассетник, подаренный ему австрийцами за несколько недель до моего прибытия.
— Сколько иностранцев побывало в 3англа? — спросил я. Мне хотелось знать, кто побывал здесь до меня.
— Очень мало... Семь или восемь человек. Не больше.
Князь вытащил железную коробку, откуда извлек пожелтевшую фотографию венгерского путешественника Эрвина Бакти, посетившего Зангла. На этой фотографии Бакти стоял около камня, на котором на английском языке были выгравированы слова «Кереши Цчома, пионер тибетских исследований, жил здесь». Венгр Кереши посетил Заскар за сто лет до Бакти. Слова, выгравированные Бакти, увековечивали память о пребывании первого европейца в Зангла.
По редким сохранившимся документам, в которых Кереши Цчома упоминает о своей жизни, мы знаем, что этот венгерский ученый пешком пересек с юга на север Гималаи, дойдя до Ладакха. В пути он встретился с английским ботаником Муркрофтом в Драсе. Муркрофт представил его князю Ладакха, дал ему денег и навел на мысль изучать тибетский язык.
В Лехе Кереши свел знакомство с неким Палде Сангсджи Пхунцоком, монахом в возрасте пятидесяти одного года, который десять лет был мужем вдовы князя Зангла. Этот монах, известный эрудит, был врачом князя Ладакха и учился в свое время в Лхасе. Кереши отправился с ним в Зангла в июне 1823 года. Он провел всю зиму в крепости и покинул Заскар в октябре 1824 года. В Зангла венгр сдружился с другими монахами и после смерти своего первого учителя остановился в доме одного из них, в Стета, на юго-востоке Заскара, неподалеку от монастыря Пхуктал. Так он прожил в Заскаре еще более года, с 12 августа 1824 по ноябрь 1826 года.
Князь сообщил, что в старой крепости на вершине обрыва еще сохранилась «комната, где жил Кереши». Он сказал, что сегодня, когда налоги (не более пяти рупий с семьи) платятся непосредственно тасилдару, официальному представителю штата Кашмир в Падаме, у него, как у князя, не осталось никаких официальных функций. Но он пользовался высоким авторитетом среди населения и, конечно, играл главную роль в социальной и религиозной жизни, будучи самым богатым человеком в районе.
Князь сообщил, что в его владениях рядом с деревенькой Пимо находятся самые богатые россыпи золота в долине реки [118] Заскар. Он достал серебряные чаши с золотыми ободками, которые создал кузнец из Зангла. Все предметы, которыми я восхищался, были изготовлены из меди, серебра и золота, добытых в заскарских копях.
В повседневной одежде, закапанной чаем и усыпанной собачьим ворсом, монарх Зангла вовсе не походил на короля из волшебных сказок. В столь суровой стране, как Заскар, элегантность отходит на задний план.
В отличие от других властителей княжеств Индии князь Зангла вскоре после образования республики добровольно, по своей инициативе освободил крестьян от традиционных налогов в свою пользу. Этот акт, положивший конец феодальным отношениям в Зангла, привел к тому, что крестьяне отказались платить десятину также и монастырю Карша. Между тем в других провинциях Заскара многие деревни по-прежнему платили монастырям пошлины в той или иной форме. Эта «десятина» могла достигать половины всего урожая. Итак, мой хозяин, хотя и сохранил свой титул и религиозное главенство, был по существу человеком прогрессивного толка. Он много выиграл в уважении, немного проиграв в богатстве.