К нам приблизились несколько крестьян.
— Можно пройти за ограду и отдохнуть в тени деревьев? — спросил я.
— Да, — ответил один мальчуган, сын владельца тополей. Я перебрался через стену и растянулся в тени. До моих ушей доносилось журчание воды из небольшого оросительного канала. Без воды деревьям не выжить на этой сухой земле. Лобсанг с Навангом разгрузили ослика, а я отдыхал под взглядами двух десятков зевак, следящих поверх стены за каждым моим жестом, как бы пытаясь убедиться, что я отношусь к роду человеческому. Я быстро понял, что у них шутливое настроение — слышались реплики по поводу моей одежды, носа, лысого черепа. Я решил заговорить. [131]
— Мне довелось побывать во многих районах Гималаев, и всюду люди первым делом предлагали путнику напиться! Может быть, кто-нибудь из этой деревни зевак угостит меня чангом и предложит цзамбы на завтрак?
Они очень удивились, что я говорю по-тибетски, и на миг даже лишились дара речи. Наконец один юноша спросил:
— Вы действительно хотите чанга?
— Да...
Через несколько минут настала моя очередь смущаться, поскольку юноша вернулся с огромным сосудом, доверху наполненным пивом, и большой деревянной миской с поджаренной ячменной мукой.
В ответ на его щедрое угощение я подарил ему банку ананасного компота. Открыв ее, он подозрительно надкусил один ломтик, а затем с видимым наслаждением съел его.
Отдохнув несколько минут — Лобсанг тем временем кипятил воду для чая, — я отправился на осмотр монастыря. Мне говорили, что там находится чхортен, возведенный еще гуру Римпоче — главным распространителем ламаизма в Тибете, куда, по преданию, он прибыл в 747 году. Действительно, в центре древнего большого зала высился чхортен, но за долгие века его столько раз обмазывали известью, что он стал похож на раздутый сталагмит.
После завтрака мы снова пустились в путь, и стая мальчишек проводила нас до окраины деревни. Их любопытство — лучшее свидетельство крайне изолированного существования жителей этого края.
Менее чем в километре от Зозара мы наткнулись на глубокое ущелье, рассекавшее плато, за которым слева высилась гора. На краю ущелья проходил оросительный канал шириной один метр. По обе стороны канала росла трава. Я был поражен — вода текла вверх по склону! Никогда не видел ни реки, ни канала, текущих вспять! Присмотрелся, протер глаза, снова посмотрел... Сомнений не оставалось.
В конце концов я сообразил, какие факторы обусловливали эту оптическую иллюзию. Прежде всего плоская равнина имела незаметный наклон, окружавшие долину пики тоже не были отвесными, а потому изменилась перспектива. Относительно горизонтальная линия канала казалась наклоненной в сторону, обратную истинному наклону. Ни одно дерево, ни один дом не могли указать вертикали. Иллюзия была удивительной.
Зная, что в природе встречаются странные оптические явления, мне тем не менее ни разу не доводилось наблюдать столь всеобъемлющую иллюзию, которую не мог развеять даже тщательный анализ, — оптический обман продолжал существовать. Я попросил Лобсанга встать совершенно прямо в нескольких метрах от меня, чтобы посмотреть, будет ли его фигура вертикальной или наклонной... Он действительно был слегка наклонен по отношению к общему плану равнины. Следовало иметь [132] слепую веру в Ньютона, чтобы отказаться поверить собственным глазам — вода текла вверх по склону!
Час спустя, весело вышагивая во главе каравана, я представлял себя неким Дон Кихотом, которому то и дело попадаются текущие вспять реки, как вдруг по щиколотку провалился в грязь. Тут же отпрыгнув назад, на твердую землю, я подумал, что сошел с ума! Дело в том, что я шел по твердой сухой земле и однако ступил в мокрую грязь, хотя все вокруг было сухо и пыльную землю устилали булыжники. Я никогда до этого не слыхал о плавающих камнях! Признаться, вначале я с беспокойством подумал, что мне солнышком напекло голову; вот и показалось сначала, что вода течет в обратную сторону, а теперь это «чудо»...
В недоумении обернулся к своим двум спутникам и в то же мгновение увидел, что замыкающий наше шествие осел провалился в сухую землю, покрытую камнями. Ситуация вдруг стала драматичной. Лобсанг и Наванг бросились на помощь ослу. И тоже провалились в грязь. Осел, ушедший в землю по брюхо, не мог даже шевельнуться и испуганно таращил глаза. Лобсанг и Наванг едва успели извлечь его из густой черной жижи.
Что же случилось? Несколько часов назад здесь прошел грязевой поток — сель, а солнце и сухой воздух помогли быстрому образованию корки на его поверхности. Никто не мог бы и подумать, что под этой коркой продолжала течь жижа в сторону долины. Нам крепко повезло, что нас не поглотили тонны жидкого ила, стекавшего с горы. Попади мы на место, где грязь была поглубже, я встретил бы свою смерть именно здесь, а нахлебаться грязи куда противнее, чем утонуть в воде.
После экстравагантного канала и этой грязевой топи я был готов ко всему, даже к появлению летающего яка. Странно, но он не прилетел...
Я шел и размышлял о том, что у людей Запада, пользующихся современными видами транспорта, утратилось понятие расстояния. Ведь оно непременно связывается с усталостью, мышечной болью, с пределами человеческой выносливости, а потому и исчезло из нашего мира, остались лишь единицы скорости. А здесь, в Гималаях, где ходят всегда пешком, понятие, «далеко» — это восемь часов ходьбы, «очень далеко» — десять часов и «невероятно далеко» — четырнадцать.
Я был на пределе сил, когда мы вошли в крохотную деревеньку Шилинг-Шит. Здесь жила сестра Лобсанга, и он предложил отправиться к ней, сказав, что мне будет интересно познакомиться с ее мужем, редким, если не единственным гончаром долины Заскар. Я с удовольствием согласился, и мы пошли напрямик через пустынную равнину к четырем или пяти домикам, сгрудившимся вокруг нескольких деревьев.
Деревня выглядела безлюдной, но Лобсанг заметил какую-то старуху и спросил, здесь ли его сестра. Вскоре она появилась на верхней террасе одного из домов в окружении нескольких [133] человек. Лобсанг представил меня и спросил, могу ли я посетить гончарную мастерскую. После долгой паузы молодая женщина сошла вниз и сказала Лобсангу, что я не могу войти в дом, поскольку ее муж отсутствует. Лобсанг тщетно пытался ее уговорить, но все же пришлось уйти ни с чем.
— Извините их, — сказал Лобсанг. — Деревня очень мала и лежит в стороне от тропы, поэтому ее жители редко видят чужестранцев. Свекровь сестры боится, что вы можете сглазить дом.
К вечеру снова посыпал мелкий дождь. Низкие тучи ползли над долиной справа, слева к небу уходили отвесные склоны величественной горы цвета меди. Ее вершина была, скрыта облаками. Вскоре я увидел перед собой монастырь Тхонде — удивительное скопление зданий, цепочкой выстроившихся у края вертикального обрыва и похожих издали на голубей, которые сидят на коньке стены. У подножия скалы находилось несколько белых домов — первый из четырех хуторов деревни Тхонде. Она располагалась на слегка покатой равнине, спускающейся к реке Заскар в месте слияния двух ее рукавов.
В монастырь идти было слишком поздно. Мы добрались да первого дома Тхонде, расположенного рядом с чхортеном и громадной скалой, сорвавшейся с обрыва. Отсюда едва можно было различить монастырь. Около чхортена стояло человек тридцать одетых в лохмотья крестьян. Среди них были и женщины. Мальчишки и девчонки с грязными личиками и розовыми щечками в упор уставились на меня.
Как обычно, я удивил людей своим знанием тибетского языка, спросив, где можно провести ночь. Но немедленного ответа не получил. Ко мне подошли несколько старых женщин, похожих на колдуний: они улыбались, открывая поломанные зубы. В большинстве своем заскарские девушки красивы, но, старея, они превращаются в уродин; их кожа покрывается несчетными морщинами из-за мощного ультрафиолетового излучения, а из-за отсутствия дантистов их улыбки способны ужаснуть.
С возрастом кожа заскарцев приобретает темно-коричневый цвет, но закрытые от солнца части тела остаются очень светлыми. Румянец на щеках не может скрыть даже загар. Чтобы избежать солнечных ожогов, женщины мажут лица сливочным маслом и присыпают сверху землей. Результат ужасающ, поскольку они выглядят грязнулями, но мне хорошо понятна их боязнь солнца, которое почти напрочь выжгло мой нос!