На виски мне легли прохладные мелкие ладошки, и сквозь плотно сжатые веки я заметил легкое свечение. По вискам разлилось приятное тепло. Знаете, такое, как когда дождливым мерзким осенним вечером ты приходишь домой, заебуневший до самых кишок, варишь себе ароматный глинтвейн, закутываешься в плед и делаешь пару глотков. И по пищеводу, по груди, по животу растекается такая приятная теплая волна. И оттуда уже по всему телу. Вот так же, только без глинтвейна и по голове. Колокол в куполе многострадального черепа утихал, вертолетная бригада, обиженно стрекоча лопастями, удалялась, а похмельная тошнота забивалась в самые дальние уголки.
Я удивленно открыл глаза и посмотрел на довольно и гордо улыбающуюся Миюффт. Та вся сияла в прямом и переносном смысле. Поморгав и покрутив глазами, я с удивлением обнаружил, что все похмелье как рукой сняло. А, ну да, рукой его и сняло. Маленькой детской ручкой.
— Надеюсь, так ты поймешь, что лучше меня ты жены себе найдешь? — хихикнула мелочь. — Никогда никакого похмелья!
Охренев от такой предъявы, я вытащил руку из волос и отвесил ей легкого подзатыльника.
— Ай, за что?! — возмутилась, надувшись, Миюффт.
— Алкаши должны страдать. — наставительно ответил я. — Похмелье есть величайшее наказание за несдержанность и излишние возлияния. Денис Веселитель не одобряет пьянки до поросячьего визга, ибо это ведет к острому алкоголизму, от которого страдают как сами мои последователи, так и их близкие!
Почему-то так совпало, что на этих словах Леха уронил ложку на пол. Гарик хрюкнул и подавился кашей, закашлявшись. Ши недоуменно посмотрела на меня, словно у меня выросли ослиные уши, но продолжила трапезу.
— Да-да-да, мне можно! — ответил я на повисший в воздухе не озвученный вопрос. — На моем примере это зло познают другие и, возможно, хоть кто-то да научится на чужом дурном опыте и встанет на истинный путь кайфующего веселого пьянчужки, а не запойного кончелыги. Души таких грамотных своих последователей я буду возвращать в мир живых, дабы они несли мои заветы и культуру пития в массы, а синяки продолжат синячить в моих чертогах, не причиняя более никому вреда!
— Так ты говоришь, антипафосная клизма где-то у меня? — задумчиво глядя на ложку, вылез из-под стола Леха, отлепляя от нее какой-то волосок и вытирая пальцы об стул.
— Не дамся! — прищурился я, глядя на воина и отвешивая еще один легкий подзатыльник мелкой. — Ты не врач и даже не санитарка, такие рецепты выписывать!
— Ээээ! — возмутилась Миюффт, потирая почему-то макушку. — А щас чего?
— А это за то, что у взрослых мужиков по коленям лазишь. — щелкнул я ее по носу и поставил Миюффт на пол. — А это за навязчивость. Сиськи отрастишь — может и сам засмотрюсь на тебя, лет через десять. А пока нефиг.
— Бе! — огрызнулась та, показав мне язык и, надувшись, как рыба-шар, уселась на свое место и продолжила поедать кашу. Прожевав ложку еды, добавила. — И вообще не десять, а восемь. Речь была про восемнадцать лет, я помню.
— Будешь умничать — буду добавлять по году. — ответил я, указывая в ее сторону ложкой. — Так что через одинадцать.
— Эй! — воскликнула та. — Так нечестно!
— Двенадцать? — наклонил я голову, ядовито улыбаясь.
— Давай восемь, и я тебе поесть наложу? — неожиданно переменившись с надутой на милую и безобидную, предложила мелкая.
Я подумал и одобрительно кивнул, протягивая той тарелку.
— Семь, и я тебя с ложки покормлю? — довольно сияя, притащила та полную чашку каши.
— Не борзей. — усмехнувшись, принял я угощение.
— Ну, попытаться стоило. — довольно пожала та плечами и вернулась на свое место, продолжив прием пищи.
— Знаешь, мне кажется, вы действительно подходите друг другу. — хитро прищурившись, усмехнулся дракон, от чего Миюффт вообще засветилась. В прямом смысле.
— А мне кажется, я ни разу одному своему питомцу через интерфейс «поручений» не отдавал. — задумчиво произнес я, размазывая кашу по тарелке. — Как думаешь, может местным сортиры почистить надо?
Гартаил посмотрел на меня безмятежным покерфейсом, но от его взгляда мурашки решили даже не убежать, а просто закопаться в кожу, выкопав в моей туше противоракетный бункер.