Неожиданно случилась передышка. Отрубаи куда-то делись. Кроме тех, само собой, кто валялся в луже собственной крови. Лесные насекомые и мелкие животные уже во все глаза присматривались к нежданной поживе. С неба лило не переставая. По моему лицу стекала соленая влага, я отер лоб – кровь. И, кажется, моя…
Борову все-таки удалось собрать и перегруппировать поредевших защитников деревни. Вид они имели неважный. Грязные, оборванные, исполосованные острым железом. Некоторые еле держались на ногах.
Отрубаи тоже понесли урон. По меньшей мере тридцать из них выбыли из строя. Другой вопрос, сколько еще осталось в строю? И где они сейчас?
Вдруг со стороны деревни послышался дробный перестук, будто там часто-часто молотили палкой по жестяному корыту. Боров обернулся, изрыгнул какую-то малопонятную брань.
– Это пулемет! – крикнул он. – Нас обошли! За мной!
Боров бросился к деревне. Остальные поспешили за ним.
Мы вынырнули из волглых зарослей и с ходу врезались в осаждающих. Похоже, отрубаи рассчитывали застать жителей деревни врасплох, схватить тех, кто был послабее, и раствориться в лесу. Уверенные в своей безнаказанности, работорговцы не удосужились рассредоточиться и всей бандой нарвались на кинжальный огонь. Откуда им было знать, что в деревне есть пулемет?
Огонь вели с крыши общинного дома, самого высокого в деревне. Толстая труба плевалась яростным свинцом, а за полукруглым щитком скорчился единственный мужчина, который не принимал участия в нашей боевой вылазке.
Так вот для чего было нужно странное навершие дедовского посоха!
– Да здравствует вождь! – заорал Бор, могучим ударом ломая челюсть первому подвернувшемуся под руку работорговцу.
– Дед! Дед! Дед! – подхватили его клич защитники деревни, кромсая на куски деморализованных врагов.
Пулемет смолк. Отирая пот с морщинистого лба, старик величественно выпрямился.
Я опустил винтовку – стрелять уже было не в кого – и поплелся к хижине скиллы. К своему дому.
Циновка над входом была сорвана и втоптана в грязь. Рядом валялись черепки и какая-то тряпка, в которой я не сразу узнал тюрбан знахарки. Я заглянул в дом, позвал:
– Тина! Ты здесь?
Она не откликнулась.
Может, все еще прячется в лесу? Нет, я уже чувствовал, что это не так. Назначенной мне в жены скиллы здесь больше нет.
Тина далеко, и искать ее бесполезно.
От этой мысли меня прошил озноб. Все течет и изменяется на Дожде. Очень быстро, стремительно и неожиданно…
И в следующий миг я ускорился. Не потому, что мне угрожала опасность, избежать которой можно было, лишь применив сверхспособность призрака. Вместо пощечины самому себе. Вместо ведра воды на горячую, задетую томагавком, прошедшим вскользь, голову.
У тебя здесь работа, засланец. Никогда об этом не забывай…
Я вернулся в нормальное время. В какофонию голосов. В сумятицу, царящую после сражения. Люди, опьяненные адреналином, одурманенные яростью и страхом, носились перед частоколом, где роскошные травы были черны от кровавой росы. Я увидел, что тяжело раненных отрубаев добивают ударами копий или топоров. Для них деревенским было жаль даже пули. Тех дикарей, кто отделался легкими ранениями, поднимали на ноги и вели к ближайшим деревьям.
Я, как зевака, наблюдал под слабеющим дождем, что же будет дальше.
Отрубаев привязали к стволам. К пленникам подбежал деловитый мужичок в заляпанном кровью кожаном жилете, в его волосатой лапе поблескивал устрашающего вида нож. Каждому отрубаю – по одному тычку острием. Мужичок наносил не смертельные, но обильно кровоточащие раны. Отрубаи проклинали его на своем гортанном наречии, харкали и пытались извернуться, чтобы ударить палача головой или коленом. Но мужичок знал свое дело. В считаные секунды он подрезал каждого, затем дал отмашку наблюдавшим со стороны деревенским. Все потянулись к воротам, створки которых стали медленно сходиться.
– Чего стоишь? – окликнул меня Боров. – Хочешь со стыдливцем побрататься?
Пока еще издалека, но уже отчетливо доносился перестук. Самые страшные лесные монстры, распугивая конкурентов пожиже, вышли, чтобы поживиться свежатиной.
Я бросился следом за остальными к воротам.