— А похищения граждан? Особенно свежие случаи, за последние неделю или полторы?
Подумав немного, Трофимов отрицательно покачал головой.
— В полицейских сводках такие случаи не проходили, — сказал он.
— В сводках? — переспросил Стас. — А как обстоят дела в реальной жизни?
— Хм… Имели место несколько эпизодов, когда предпринимателей, мелких и средней руки, вывозили в лес… или по нескольку суток держали на заброшенных усадьбах. Но полиция здесь грешит на каунасских и панявежских братков…
Стас, нарисовав словесный портрет кавказца, которого он видел в заведении Ричи в компании с Йонайтисом-младшим, попросил своего собеседника навести справки об этом человеке.
— Попробую, — с сомнением в голосе сказал полицейский. — Но сделать это будет непросто… ты ведь даже его имени мне не сообщил.
— Ты мне, Иван, пробей как следует все эти вопросы, — сворачивая разговор, сказал Нестеров. — Ну а я, со своей стороны, в долгу не останусь…
Усевшись в салон своего "Круизера", Стас криво усмехнулся: "Слон прав: в мире найдется немало таких, кто за определенную мзду продаст что угодно и кого угодно…"
Глава 24 В ПОРОХОВОМ ПОГРЕБЕ НЕ КУРЯТ
Приехав после полудня в Рукле, где находится оборудованный по стандартам Евросоюза Центр по размещению беженцев, Мажонас припарковал машину на площадке и, наведавшись на проходную, попросил вызвать одного из местных сотрудников (с этим человеком, занимающим здесь должность старшего контролера, он договорился о встрече по телефону).
Кроме этого ЦРБ, в Литве есть еще один центр, где содержат нелегалов, а именно в Пабраде, где когда-то стояла советская танковая часть: сейчас там размещается Центр регистрации иностранцев (ЦРИ). И там, и там можно было разжиться полезной для хода расследования — которым занимается Семенова при поддержке "соколов" — информацией. Но здесь, в Рукле, работает земляк Мажонаса, такой же, как и он, выходец из Панявежиса. Ну и плюс к этому немаловажному факту землячества, существовало еще одно соображение, которое подвигло его на приезд именно в Рукле: в свое время он оказал услугу своему работающему здесь земляку и теперь надеялся, что тот не откажет ему в небольшой ответной услуге…
Выбравшись обратно из проходной на свежий воздух, Римас отошел в сторону и закурил сигарету. В двух шагах от него начиналась ограда ЦРБ: за натянутой на столбиках мелкоячеистой проволочной сеткой, поделенной на сектора, кипела какая-то своя, неведомая ему жизнь…
Напротив него, с противоположной стороны от сетки, находилось что-то вроде прогулочного дворика. Вольно или невольно, он стал поглядывать в ту сторону, пытаясь понять, что за люди здесь содержатся и какой они национальности…
В "вольере", по правую руку от него, прогуливались с полдюжины азиатов, скорее всего вьетнамцев, и парочка не то арабов, не то афганцев. Напротив него, в большем по размеру секторе, народу было поболее: здесь находились преимущественно мужчины разных возрастов; большая часть из них сидела на корточках; почти все они выглядели как выходцы из республик Северного Кавказа. Определенно, были среди них и психи: какой-то уже немолодой мужик с почти седой бородой вдруг ни с того ни с сего завыл дурным голосом и, сняв с ноги башмак, стал бить себя им по голове…
Один из молодых парней, которые что-то обсуждали в своей компании, сидя гуртом на корточках, поднялся и направился к ограде, туда, где по другую сторону сетки стоял Мажонас.
Пока он подходил, Римас успел его немного рассмотреть: крепкий, жилистый парень лет двадцати пяти, горбоносый и черноглазый, одет в довольно приличную куртку, светлые брюки и сине-белые, новенькие с виду, кроссовки.
Подойдя к сетке почти вплотную, он что-то сказал на своем гортанном языке — судя по тону, это было какое-то ругательство. Затем, по-волчьи оскалив зубы и сузив угольные глаза, парень отчетливо, почти без акцента, произнес по-русски:
— Что вылупился, пидарас! Ты что, в зоопарк пришел?! Тебе тут звери, да?! Иды отсюда! Я твои мама и папа имел! И тебя, кабан, я тоже имел…
Мажонас с хрустом сжал свой пудовый кулак, но затем, усмехнувшись, разжал пальцы.
— Что, чечен, трахнули тебя русские? Если ты такой смелый, что же ты из своих гор убежал?
Злой парниша, что-то крикнув по-своему, попытался достать его плевком, но не получилось.
— Наверное, чечен, тебя мама от верблюда зачала, — прокомментировал его действия Мажонас.
В этот момент из проходной вышел его земляк: рослый, крепкий мужик лет тридцати с небольшим, одетый в форменную куртку и фуражку.
Поздоровавшись с ним, Римас кивком головы показал на сетку, за которой, подобно молодому псу, скалил зубы один из местных пациентов:
— Пропусти меня туда на минуту. Может, я научу тут кое-кого правилам хорошего тона…
— Нельзя, не положено, — сказал сотрудник ЦРБ. — Да ну их к черту, надоели… Тут недалеко есть бар: пойдем посидим за чашечкой кофе, заодно и потолкуем.
Сначала Римас достал из микроавтобуса пакет с литровой бутылкой водки, двумя блоками сигарет и завернутым отдельно приличным шматом копченой грудинки. Земляк сначала отнекивался, но потом все же спрятал "презент" в багажник своего автомобиля, после чего они отправились в расположенную в квартале от ЦРБ кофейню.
Сели за свободный столик, расстегнули куртки, сделали заказ. Когда Римас вкратце объяснил старшему контролеру, какого рода информация его интересует, тот принялся задумчиво скрести подбородок.
— Вообще-то это все закрытые сведения, — сказал он. — Но поскольку ты помог мне найти угнанную тачку… Так тебя, значит, кавказцы интересуют?
— Да. В основном, конечно, чеченцы.
Подумав немного, контролер сказал:
— А у нас тут больше половины — чечены. По документам они проходят, как "россияне", как "граждане Российской Федерации", но… я тебе говорю, как есть на самом деле. За год тут побывали еще два или три азера, еще у нас тут кто-то был с Кавказа… уже и не припомню… Есть вьетнамцы, индийцы, беженцы из Афганистана, палестинец… Но большинство, как я уже говорил, "беженцы из Чечни" — так они себя называют.
— Ну и как они себя ведут?
Сотрудник ЦРБ мрачно покачал головой.
— Тяжелый, я тебе скажу, народ… Особенно молодежь: эти наглые, высокомерные, вспыльчивые, и, я тебе скажу, нас тут вообще ни во что не ставят! Живут по каким-то своим законам, а про наши, литовские, законы, когда говоришь им о необходимости их исполнять, говорят, что законы ваши — дерьмо!
— А по рогам?
— Нельзя, категорически запрещено, — с ноткой сожаления в голосе сказал контролер. — Они ни хрена тут за собой не убираются. В комнатах натуральный свинюшник! На замечания либо вообще не реагируют, либо начинают угрожать: мы, мол, твою фамилию знаем, и, где ты живешь со своем семьей, тоже нам известно, будешь много выступать, придем ночью и… всех заррэжем!
— Даже так, — удивился Мажонас. — А в карцер такого сунуть? В одних трусах, на хлеб и воду?
— Не смеши меня, — махнул рукой контролер. — Есть одна комната, куда мы изолируем особо наглых и буйных, но все равно вынуждены их кормить, да и условия там почти гостиничные… Между нами говоря, не знаю, о чем власти думают. Средняя пенсия по стране — триста пятьдесят литов. А на этих уходит по минимуму тысяча двести литов в месяц!
Слон присвистнул, хотя и не очень удивился этим сведениям.
— Прикинь! — Контролер отпил глоток кофе, затем продолжил: — К моему начальству тут местные жители делегацию прислали: возьмите нас, говорят, к себе, мы хотим жить, как в Европе!.. Я не говорю, что все тут преступники… но у некоторых такие повадки, что у себя, в Чечне, или в России, я думаю, они натворили немало делов… Да и тут гадят! Крадут и ломают все, что только на глаза попадется. Дверные ручки свинчивают и краны с унитазов! Режут мебель и оборудование, ломают двери… Пришлось вот сточить головки болтов на кроватях, потому что даже их умудряются вывинчивать!..
— Куда смотрят власти, говоришь? — хмыкнул Мажонас. — Известно куда — в Европу… Вот и либеральничают со всякими отморозками.