— Что ты видел? И где ты мог это слышать?
— Ман пасаке… мне сказали, что ты — наркоман. Ман пасаке… надо давать хлеб… вода… держать тут! Мне сказали, богатый человек — платить… тебя здесь лечить… Аш неко не супранту…[45]
— Нет, я не наркоманка… я тебе уже объясняла! Плохие… злые люди выкрали меня, хотят получить за меня деньги! Я так предполагаю… Ты мне не ответил, старик! У тебя что, есть какие-то знакомые среди евреев?
Старик, вместо того чтобы ответить, поднялся на ноги, обошел ее, приподнял матрас и извлек из ее нехитрого тайника ксерокопии записок, которые, если Юля, конечно, не ошиблась в своих предположениях, писала родная тетка ее отца и ее внучатая бабушка — Роза Бернштейн.
— Видеть! — сказал старик, посветив на листы фонарем. — Писать… мергайте…[46] имя — Роза!
— Что?! — Юля тут же вскочила на ноги. — Что ты сказал? Как… Ты что, знал Розу?
— Йо. Видеть. Давно… Мажюк… шая! — Старик сначала отмерил рукой небольшое расстояние от пола, чуть выше собственного колена, затем, сложив руки, сделал вид, что он укачивает малыша. — Шлемазл! Имя… Арон… Аркаша…
Юля обхватила голову руками и стала медленно раскачиваться из стороны в сторону.
— Все, я сошла с ума, — пробормотала она. — У меня начались слуховые и зрительные галлюцинации… Все это мне только мерещится. А может, это мне сон снится?..
Она больно ущипнула себя, но… но все осталось на своих местах: и камера, и цепочка у нее на руке, и старик, в руке у которого была зажата пачка перегнутых пополам бумаг.
— Кажется, я неспособна адекватно воспринимать окружающую действительность, — нетвердым голосом сказала Юля. — Определенно, у меня съехала крыша…
— Шая! — повторил старик. — Аркаша… видеть давно!
И опять сделал жест, как будто он нянчит ребенка.
— Давно… солдаты приходить… "Бролюкасы" стрелять… солдаты тоже — убивать! Мамите… тевас… мано сяся…[47]
— Твою мать убили? — переспросила немного пришедшая в себя Юля. — И отца? Сяся… Это твоя сестра… Ее тоже убили? Это что, случилось, когда с "зелеными братьями" после войны здесь разбирались?
— Йо… так. После войны.
Юля опять схватилась руками за голову.
— В записках был упомянут мальчик по имени Й., — пробормотала она. Затем, притянув деда поближе, крикнула ему в ухо: — Как звали твою мать, Йонас?
— Мано мамите?.. Дануте.
Юля не успела еще толком осмыслить последнюю реплику старика, как вдруг откуда-то снаружи до них долетел мужской голос:
— Эй, старик! Ты что там застрял?
Юля выхватила у старика рукопись, сунула ее под матрас, затем жестом показала ему, что к ним кто-то спускается. Но дед, хотя и был туговат на ухо, все ж сообразил, что к ним кто-то идет… а может, понял это по реакции заложницы.
Чуть посторонившись, чтобы старик с ведром и мисками мог выйти из камеры, вместо него в Юлино узилище вошел "молодой" — Юля научилась уже определять всех их и по походке, и по голосу.
— Нэ плачь, красавица, — сказал "молодой", осветив ее всю фонарем. — Зачем плакать? А хочешь… я тебя утешу?..
В этот момент вновь послышались шаркающие шаги. Старик, став за спиной "молодого", стал звенеть связкой ключей, как бы показывая тем самым, что он хотел бы поскорее закрыть камеру.
— Ладно, дэвушка, — сказал "молодой", энергичным жестом показывая старику, чтобы тот убрался с прохода. — Не скучай тут без меня… скоро приду.
Глава 38 ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ (2)
Всего медэксперт насчитал в теле Богатырева четыре пулевых отверстия, и каждое из полученных им огнестрельных ранений было, выражаясь протокольным языком, "несовместимым с жизнью".
Рано утром двумя машинами приехали сотрудники областного управления МЧС. Они привезли двух водолазов и соответствующее оборудование. Водолазы обшарили заиленное дно канала в том месте, где в воде был обнаружен "Опель", но ничего примечательного, кроме ржавого троса и двух старых покрышек, не обнаружили.
Майор милиции Михайлов не спал практически всю ночь. Дважды он устраивался подремать на заднем сиденье джипа, на котором приехали москвичи, но, как только погружался в дрему и вроде как начинал засыпать, его будили: сначала из облцентра прибыла оперативно-следственная бригада, а потом прикатили эмчеэсники, которых Саныч, воистину кудесник, где-то добыл — как фокусник вытаскивает кролика из своего цилиндра — в ночь с субботы на воскресенье.
Но если майор Михайлов все же вздремнул час или полтора, то Сергей Александрович и его сотрудник Коля бодрствовали все это время, пока деревенские мужики вытаскивали трактором "Опель" из канала, и потом всю ночь и утро, когда на место прибыла областная бригада и вслед за ними подъехали сотрудники облуправления МЧС. Еще бы: прежде чем Андрей Богатырев, на квартире при обыске у которого нашли купюры "ойро" с отпечатками пальцев Юлии Поплавской, оказался в канале вместе со своей машиной, его застрелили, сделав еще для верности по контрольному выстрелу в голову и в сердце…
Было уже начало десятого утра; над лугами, исчерченными заросшими кустарником и березками каналами, кое-где узкими, заболоченными, кое-где довольно широкими, глубиной до трех метров, зависла молочная пелена тумана.
Труп Богатырева, после того как прибывшие из Кёнига криминалисты и медэксперт совершили на месте все необходимые действия и процедуры, положили на носилки, прикрыли сверху прорезиненной простыней и определили в корму подъехавшего только что фургона, который должен будет доставить тело в облцентр.
Проводив взглядом отъехавшую труповозку, Михайлов зевнул так широко, что едва не вывихнул себе челюсть.
— Заколебали вы меня все, — пробормотал он себе под нос. — Вторую неделю без сна и отдыха!
Он спустился к обрезу воды, чуть в сторонке от того места, где вытащили машину с покойником. Сделал руки ковшиком, набрал воды, плеснул себе в лицо, раз и другой. Хотел еще прополоскать рот, но, вспомнив о Богатыреве, передумал.
— Алексеич, идите к нам, перекусим маленько! — крикнул Коля, махнув от джипа рукой.
Михайлов вытер лицо и руки носовым платком, затем, сунув влажный комок в карман бушлата, побрел к "Тойоте".
— Угощайтесь, Алексеич, — сказал Саныч, передавая ему прозрачную пластиковую упаковку с аккуратно сложенными там бутербродами. — Коля, налей майору кофе из термоса! Мне — тоже! И не забудь плеснуть чуток из фляжки… для тонуса.
Саныч, хотя у него и залегли темные круги под глазами, все ж на людях держался бодро, не выказывая особой усталости, а тем более малейших проявлений уныния или растерянности.
Коля на четверть наполнил сдвоенный пластиковый стаканчик коньяком из плоской фляжки, долил кофе из термоса и передал его майору. Второй стаканчик, проделав ту же процедуру, он подал своему начальнику, а себе налил из термоса только крепкого кофе.
— Коля, не надо было давать этим двум деревенским денег, — сказал Михайлов, пригубив из стаканчика кофе с коньяком. — Они их все равно пропьют.
— Это была моя инициатива, Алексеич, — подал реплику старший москвич. — Я сказал Коле, чтобы он выдал им по две тысячи рублей… в качестве премии, так сказать. Они ведь не только обнаружили богатыревский "Опель", но и помогли его выдернуть трактором из канала.
— Эх… друзья мои, не знаете вы местный народ, — вытирая пальцы и губы бумажной салфеткой, сказал майор Михайлов. — Деньги, которые вы им дали, они пропьют сегодня же. Потом подерутся, если не с соседями, то промеж собой. Если никого больше под руку не подвернется, поколотят своих баб. Потом добавят, сядут на трактор и начнут колесить по округе. И я не сильно удивлюсь, если назавтра эмчеэсникам придется вытаскивать из канала их трактор…
Заметив едущий в их сторону по навалованному берегу старый "уазик", Михайлов оборвал свой мрачный прогноз, поправил фуражку и направился к машине участкового, рядом с которым на переднем сиденье находился один из деревенских, которых часа примерно три назад отпустили по домам, разрешив им также забрать трактор…