Постепенно ее мысли перешли на самое себя: она подумала, что слишком разбрасывалась все эти последние годы, бралась за многое, но не все доводила до конца: что-то другое ей казалось вдруг более важным, более актуальным, нежели то, чем она занималась, и тогда она переключалась на это другое…
"Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия" — эта цитата из русской классики всплывала у нее в голове уже не единожды. Ну вот, ей скоро должно исполниться двадцать пять (если, конечно, она доживет до этого дня). И что она такого особенного сделала в своей жизни? Училась, была довольно беззаботной, как и большинство ее сверстников. Участвовала в каких-то общинных мероприятиях, фрагментарно знакомясь с основами иудаизма, с культурными и историческими традициями, изучала идиш. Контачила с правозащитными организациями, часто приставала к отцу или брату, чтобы они выделили "спонсорские" на те или иные гуманитарные проекты. Ездила на Северный Кавказ с теми же правозащитницами и с представителями миссии "Врачи без границ", сопровождала партии лекарств, безвозмездно выделенных компанией "Росфармаком", в Ингушетию, где гуманитарку нещадно разворовали, и в Нальчик, для российского военного госпиталя, который какие-то камикадзе спустя несколько месяцев подняли на воздух, убив раненых, медсестер и врачей…
Вот и на этот раз, когда она отправилась в Калининград, в компании с Борей Найманом, получилось все не так, как было запланировано.
Когда посольство Литовской Республики в Москве отказало ей вдруг в пролонгации годовой многократной визы, причем без внятных объяснений — она-то сама догадывалась, что причиной тому послужили некоторые ее публикации в российской и израильской прессе, которые могли быть расценены как "антилитовские", — в голове у Юлии родилась неожиданная мысль. Вначале показавшись ей абсурдной, она постепенно стала обрастать конкретными деталями и подробностями, довольно быстро приобретя очертания готового плана действий.
"Ах так! — думала в то время Юлия Поплавская. — Вы не хотите впускать меня в свою страну, хотя я и родилась в Литве, в Вильнюсе? Ну что ж: уже вскоре, а именно двадцать третьего сентября, в День памяти жертв геноцида евреев, в литовской столице и на мемориальном кладбище в Панеряе должны будут пройти мероприятия с участием государственных деятелей Литвы и еврейских делегаций из Израиля, США, России… Я сделаю все, чтобы не только лично присутствовать на хотя бы одном из этих траурных мероприятий, а именно, в Панеряе, но и постараюсь прилюдно выразить свой протест в адрес властей, которые на словах говорят одно, а на деле уклоняются от любых конкретных разговоров о возвращении хотя бы части бывшей еврейской собственности в Литве и хотя бы тем немногим родственникам несчастных, которые все еще живы и большей частью сейчас проживают в Израиле…"
Да, но как попасть в Литву без официального приглашения, без визы? Как ей перебраться из Калининграда, где она планирует быть в те дни, в соседнюю Литву? И сделать все так, чтобы ее не задержали вдруг российские или литовские пограничники?
И тут она вспомнила свой недавний разговор с Исрапиловым, одним из влиятельных в московской диаспоре чеченцев, с которым она неоднократно имела дело при реализации гуманитарных проектов, в которых прямо или косвенно принимала участие компания "Росфармаком". Исрапилов рассказал ей, что сейчас довольно значительное количество чеченцев, спасаясь от ужасов войны и нелегкой жизни в самой России, пытаются всякими путями, в том числе и "не совсем легальными", пробраться через Калининградскую область, Польшу и Литву в европейские страны, где они надеются обрести статус беженцев и более спокойную жизнь для себя и своих детей. Многие из этих несчастных людей, которых группами проводят через государственные кордоны нескольких стран, голодны, плохо одеты и нуждаются в лечении. Он спросил: можешь ли ты, дорогая Юля, попросить отца или брата, чтобы они организовали доставку в Калининград гуманитарного груза, и прежде всего медикаментов — и все это для беженцев из Чечни? Юля сказала: хорошо, я поговорю на эту тему с отцом, но раз у вас есть выходы на тех людей, что осуществляют проводку партий нелегалов через границы, я попрошу вас об одном одолжении…
Исрапилов, хотя и без особого энтузиазма, все ж пошел навстречу: обещал устроить ей "транзитный канал" и дал номера контактных телефонов, воспользовавшись одним из которых Юля и вышла, уже в Калининграде, на посредника, назвавшегося Анатолием…
Заняться ей здесь, в темнице, опять было решительно нечем: записки женщины, которая неожиданно оказалась ее близкой родней, внучатой бабушкой, она прочла до последней точки, да к тому же старик на этот раз забыл — или не захотел — принести ей свечу.
Измучив себя окончательно тяжелым самоанализом, а также испереживавшись по поводу прочитанного ею в записках Розы Бернштейн, Юля наконец забылась… провалилась в глубокий сон.
В этом своем похожем на глубокий обморок сне она видела себя, стоящую на краю бездны, с двумя младенцами на руках, одним из которых был несчастный Ицхак, а другим — ее собственный отец, трехмесячный Арон-Аркаша. Она прижимала детей к груди, а они, как слепые кутята, тыкались в ее молочные железы, припадали к ее соскам, требовательно пищали и морщили в плаче свои крохотные личики… Почему-то у нее не было молока, оно, материнское молоко, куда-то пропало, а дети были очень голодны. Из-за спины отчетливо слышались звуки погони, то ли свирепый лай псов, то ли завывание стаи голодных волков, и теперь у нее не было иного выхода, как шагнуть в разверзшуюся у нее под ногами бездну, вместе с двумя младенцами, которых она держит на руках и которые все больнее, все нещаднее теребят, мнут, оттягивают ее сухую, пылающую, воспаленную грудь…
Юля очнулась от боли в груди и еще от того, что кто-то закрыл ей ладонью рот и ей было трудно дышать.
— Тихо, дэвушка, тихо… — услышала она рядом чей-то сбивчивый шепот. — Расслабься. Нэ вздумай кричать, только хуже себе сделаешь…
Юля поняла, что в камеру к ней заявился "молодой"… что он подловил ее сонной и теперь пытается содрать с нее одежду и надругаться над ней, удовлетворив свою звериную похоть. Его рука уже залезла к ней под свитерок и жадно мяла ее груди… а затем скользнула ниже, пытаясь стащить с нее брючки…
Юля напрягла остатки своих сил и попыталась вырваться, выкрутиться из цепких объятий этого молодого негодяя, говорящего по-русски — как она уже успела догадаться — с акцентом, выдающим в нем вайнаха… Они боролись молча и ожесточенно, как дикие звери, один из которых был сыт и очень силен, а другой ослаблен и даже изнурен…
В какой-то момент этой их скоротечной, но яростной схватки послышался какой-то странный звук, какое-то страшное, утробное "о-о-уммм" вырвалось из глотки насильника, затем тело его стало еще более тяжелым, навалившись на нее сверху в тот момент, когда у нее, кажется, не оставалось уже никаких сил…
Глава 42 ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО
Из Вильнюса они втроем, Стас, Римас Мажонас и Семенова, выехали в начале седьмого вечера, завернув ненадолго в гаражный бокс, в который "соколы" после возвращения из неудачной поездки на границу загнали микроавтобус "Форд".
— Семь бед — один ответ, — ворчал под нос Слон, в темпе вскрывая некоторые из своих заначек. — Ну Ровер, ну пес поганый!.. Отобрал все легальные стволы! Как это — на дело, и с голыми руками?! Если у нас нет при себе оружия, то какие мы, на фиг, "танкисты"?
Он развернул один из извлеченных из вскрытого им тайника свертков, развернул его, достал пистолет, покрутил его так и сяк, затем передал Нестерову.
— Держи, командир, — сказал он, доставая из того же свертка снаряженную запасную обойму. — Вот тебе еще "запаска"!
— Где ты добыл эту "беретту"? — удивился Нестеров, рассматривая переданный ему напарником ствол. — Я что-то раньше ее не видел…
Слон, засопев сильнее обычного — на некоторые вопросы Стаса он не любил отвечать, — достал из тайника еще два свертка.