Обновив исторические максимумы и постояв короткое время на вершине, фишки снова ринулись вниз – на этот раз с достигнутого так не вовремя Эвереста, лишив меня возможности рассчитаться с долгами и загнав в самый глухой тёмный угол. Остававшихся средств мне уже не хватало – и весьма серьёзно! – чтобы рассчитаться за квартиру с учётом накапавших, набежавших как тараканы процентов, продолжавших каждый день обкусывать слабеющую надежду. Поспешные хаотичные спекуляции на грани постоянного провала и крушения продолжали и затягивали агонию: я пытался что-то сделать на сползавшем в пучину рынке, лишённом к тому же многих возможностей и достоинств: случившаяся уже отмена шортов и большинства плечей превратила резвого прежде жеребца в полудохлую мерзкую клячу, выкидывавшую несмотря на убожество постоянные сомнительные коленца. Теперь рынок уподобился полноценному казино: сделанная случайно ставка могла за день принести десяток процентов, посрамив самых лучших аналитиков и прогнозистов, в то время как проверенные годами методики и стратегии кончались полным пшиком или даже уводили в минус, и потеряв за месяц ещё десяток процентов, я по-настоящему запаниковал. Что бы я стал делать, лишившись единственной заработанной ценности – своей собственной квартиры, и куда бы пошёл: с учётом маячивших за спиной прошлых неудач и неприятностей? И тогда я совершил последнюю ошибку: я сделал ставку на форекс.
Летавшие во все стороны света валюты – потеряв почву под ногами и поддавшись общей панике – позволяли самым опытным и удачливым многократно увеличивать обычную норму прибыли: теперь они были королями, пожинавшими плоды долгих скудных дней в играх по мелочам. За неделю теперь удваивали депо, раздевая случайных неопытных дилетантов, к которым, разумеется, я не имел никакого отношения. Однако после недели, проведённой в борьбе со зловредными долларами, йенами и прочими не поддающимися анализу фантиками, я с ужасом обнаружил дикое усыхание счёта: рассыпанный по разным валютам-корзинам, счёт не просматривался чётким ясным контуром, и лишь окончательное избавление от всех посторонних валют дало представление о масштабе наставшей катастрофы.
Вот так я и лишился квартиры: простым будничным днём пришедшие сотрудники банка вынесли мои немногочисленные пожитки на лестничную площадку, лишив меня всяких шансов на отыгрыш и спасение: я ведь не мог подключиться теперь к интернету, единственно возможному для меня способу приобщения к великой мировой затее. Великий трейдер стал бомжом, снимающим на остатки денег жалкую комнатку на окраине города, где даже не слышали о самой возможности всего того, чему я посвятил последние годы жизни. А начавшееся позже недомогание – уже с самым ценным достоянием, моей головой – превратила следующие месяцы в цепь блужданий во мраке с краткими выходами и просветлениями, и немалых трудов стоило мне выбраться обратно к свету…
Кто вы такие? И что вам надо? И что вы хватаете меня за руки? Уберите руки! Я – уборщик?! Ну да: я уборщик… А что я делаю на трибуне в качестве лектора? Пытаюсь рассказать всем желающим – как можно обмануть злую несчастливую судьбу и вырвать у неё кусок счастья, и чтобы доказать, что я гожусь на большее – чем мыть полы или расставлять стулья. И что не случайно я проделал такой сложный и долгий путь, который – когда-нибудь! – трансформируется в новый взлёт, и вы – уберите руки, наконец! – ещё сами будете умолять меня учить трейдерскому искусству, и уже не эта жалкая парта будет моей законной трибуной, а сотни тысяч и миллионы будут слушать и внимать каждому моему слову!
2009
Собака
Я – собака, и должен вести себя как собака, то есть проявлять преданность и послушание по отношению к хозяину, настороженно и напряжённо всматриваясь одновременно в окружающий мир и других людей, умея выделить среди них тех, кто хозяину нравится и с кем у него могут быть даже сверхблизкие отношения (как у меня с болонкой Мартой из соседнего подъезда), и в то же время сдерживая на дистанции всех прочих. Задачи не самые сложные: для такого пса вряд ли может найтись серьёзный соперник среди других собак, когда же речь заходит о посторонних хозяину людях, то одного моего вида бывает обычно достаточно для установления надлежащего порядка: я специально потягиваюсь, делая всего лишь лёгкую гимнастику, и открываю при этом пасть, давая полюбоваться крепким прочным частоколом зубов. В сочетании с гибкостью и силой моего тела обычно это производит впечатление: краешком глаза я наблюдаю, как они меняются в лице и движениях, уже совсем по-другому чувствуя себя в непосредственной близости от столь заметной силы. Хозяину явно нравится такое: нравится ощущать себя сильным и могущественным, способным повлиять на всех на них и в то же время находиться в полной от них независимости. Он не злоупотребляет очевидным преимуществом: сколько раз он мог дать мне команду, которую я с лёгкостью бы выполнил: покусать или прогнать неприятного ему человека или взгреть приблудного жалкого барбоса – что может быть проще! – однако никогда ещё он не давал мне ясных чётких указаний, и иногда я действую на свой страх и риск.