Так что гораздо приятнее оказывается следить за жизнью других обитателей помещения: два кролика – находящихся в соседних клетках – явно заняты выяснением отношений и определением того, кто тут главный, в то же время испытывая стресс от присутствия всех остальных. Морские свинки, хомяки и белые крысы безусловно тяжело пришиблены ближайшим соседством, с трудом перенося обычные проявления собачьей и кошачьей жизни: стоило мне поднять голос на обитателей ближайшего тесного вольера, и сразу же сидевшая там пара хомяков забилась в самый дальний угол, выставив жирные упитанные задницы.
Их мелкая суета быстро стала раздражать меня, они хоть и не издавали громких звуков, но непрерывная беготня по клетке в сочетании с акробатическими номерами по всему объёму кого угодно вывели бы из себя, исходивший же от них аромат заставлял сомневаться в качестве работы уже клиники. Голосившие время от времени птицы – в самом дальнем от меня углу – тоже не добавляли настроения, и лишь пара безмолвных змей и большая черепаха на самом нижнем ярусе никак не ухудшали общее состояние.
После же наведения порядка – когда большая часть зверинца признала за мной первенство – я немного заскучал. В самом деле: чем можно заняться, оказавшись в одиночестве в узком тесном загоне, даже в таком большом, как у меня? Поэтому единственное, что остаётся: устраивать словесные перепалки, подключая к таким концертам всё местное общество. И тут не хочешь схамить, а рано или поздно всё равно вырывается на волю непроизвольная грубость, ведущая к адекватному ответу, и до того просто нервная обстановка взрывается грозной цепной молнией, пронизывающей помещение по разным азимутам и направлениям.
Начинается как правило с брехуна, считающего себя хозяином и старожилом: набравшись наглости, он бросает кому-то из собак ложный вызов, порцию злости, вызванной лишь собственным долгим сидением в заточении и невозможностью жить полноценной жизнью. У кого угодно в результате может испортиться характер, у брехуна же он явно изначально был не самым приятным для окружающих: мелкий шкет вряд ли знал когда-то силу человеческого покровительства, и что собственно хорошего могло перепасть такому в обычной уличной стае? Постоянные укусы, мелкие издевательства, презрительное отношение всех нормальных сучек, полностью игнорирующих шелудивого блохоносца, постепенно копящего злобу на окружающий его мир. И жизнь в клетке в тесном контакте с другими собаками и кошками даёт ему возможность просто выплеснуть накопленные запасы: загрязняя всё вокруг налётом жестокости и злобы.
Первый бросок он делает в сторону двортерьеров: примитивные шавки не отличаются особым умом и характером, и на любой наскок отвечают резкой судорожной контратакой. Даже если напавший полное мурло и ничтожество, не стоящее даже ответного лая. В процессе же взаимного облаивания оказываются по случайности задетыми и другие, находящиеся рядом: разве может боксёр – мерзкое самодовольное чудовище – пропустить мимо такой случай, так же как и запертые по соседству таксы, пудель же – несмотря на миролюбивую внешность – расходится совершенно уж неприлично, огрызаясь и бросаясь на прутья как огромная злобная крыса, перебравшая с возбуждающими веществами.
Так что постепенно в перебранку оказываются втянутыми почти все местные обитатели, включая кошек и птиц: кошки шипят и мерзко огрызаются, и совсем уж дикими безумными голосами вопят задетые свистопляской попугаи, перепёлки и многочисленные неизвестные мне мелкие пернатые создания, наверняка не слышащие сами себя в тяжёлом сплошном гвалте.
Для меня эти пташки не представляют никакого интереса: мелкие плюгавые существа явно почти не содержат мяса – такого обильного в крупных куриных тушах – и только для кошек весь местный птичник представляет видимый интерес. Уж какие они строят глазки попугаям и особенно перепёлкам, и бросаются иногда на прутья клеток в бессильной злобе и ярости – от невозможности дотянуться до глупых пернатых созданий, провоцирующих их издали мерными ритмичными криками.