Потому как народ в нашем деле вещь главная и наипервейшая. Почему это? А шкурку мы с кого спускать будем? И чтоб он побольше шерсти и жира нагулял, от волнений его необходимо всячески оградить: а то чего не то подумает, знаем мы его наклонности. Потому и тишина и порядок желательны образцовые: примерно как на кладбище: одна аллейка, вторая аллейка. Перпендикулярно им третья. И ни звука под раскидистыми деревьями, только птички в ветвях чирикают.
Что же касается птичек, то лучше всего подойдут воробьи: птица всем знакомая, привычная, можно сказать, и никого не раздражающая. Чирик-чирик, и всё готово: всем всё ясно сразу становится. А то какой-нибудь чижик или соловей зальётся и давай трели испускать: одна другой сложнее и заковыристее. Даже не знаешь, что подумать обо всех его художествах: то ли без самки скучает, то ли есть просит. Но есть мы ему не дадим: не надобен он нам, засранец голосистый. Почему? А вдруг он нам всех покойников разбудит и с того света призовёт – вы представляете, что тогда может получиться? Вот то-то и оно: так что подкармливать мы будем только серых: кто чирикать только может и на большие гадости неспособен.
Хотя для экзотики можно и к услугам попугайчиков – из далёких краев – время от времени обращаться: они создания пёстрые и красивые, и шикарным оперением сразу кучу народа завлечь и привлечь могут: хотя звуки, ими издаваемые, мало отличаются от традиционного чириканья. Ну и что же здесь такого? Им за один только шикарный хвост с переливами полную кормушку насыпать стоит; тем более что ради такого хвоста – чтобы вблизи на него полюбоваться – и создаётся вокруг столпотворение и толкучка.
Подкормив же всех, кого следует – и пташек небесных, и специалистов по дымовым завесам, и остальных сотрудников – необходимо и с другой стороны тылы прикрыть: от бывших соратников, отодвинутых вследствие пинка под мягкое место от главной кормушки. Они ведь не хуже нас всё понимают, и к ним стандартная методика неприменима: мозги кому надо прокомпостировать они сами прекрасно могут. И время от времени вдруг начинают ручонками махать и нехорошими словами обзываться. А что же мы? Мы тоже можем сдачи дать: если потребуется. Но обычно для этих целей специальных сотрудников привлекаем: тщательно обученных и натасканных. И уж они-то мигом всё объяснят и растолкуют, и только полный невежда, закосневший и безнадёжно отставший в развитии, не поймёт, что вон те вон деятели – его главные враги, и быть по-другому просто не может.
Однако изредка – по стечению обстоятельств – неудачливые бывшие соратники неожиданно получают подкрепление – не знаю уж от кого и каким образом – и начинают уже не просто выражаться, но и неприлично вести себя: бить посуду, рвать книги и прочими недостойными делами привлекать к себе внимание. Ну что тут можно поделать? Для буянов у нас имеется особая методика: проверенная веками и тысячелетиями, одним словом: из арсенала главных достижений цивилизации. То есть: кого можно – связать и в психушку, а крепко окопавшихся – из пушек. Чтобы знали в следующий раз, кто в доме хозяин, и почему нельзя портить его вещи и писать на ковер: он же в чьей-то собственности, и что должен чувствовать хозяин при подобном неуважении? Правильно: сильную обиду и желание отомстить.
Вот он и чувствует её; но поскольку человек он незлопамятный и отходчивый, то вполне может тех засранцев простить: то есть скостить им срок отсидки. С чего бы это? Ну например: потому что однокорытники, и на одних и тех же пастбищах в далёком прошлом травку жевали. Такое не забывается, уж вы мне поверьте. Тем более: неизвестно ещё, как дело дальше повернётся, и не пройдёт ли как-нибудь однажды комбинация, противоположная той, с которой начиналась нынешняя эпоха: не знаю даже как получше обозвать её. И тогда старые обиды могут захлестнуть победителей высокой волной, и лёгким дождичком покажется ливень по сравнению с наступившим ненастьем, и старые крабы и змеи выползут из глубоких нор, чтобы устроить долгожданную охоту, и их новые жертвы, совсем недавно сильные и могущественные, будут умерщвлены и обглоданы до костей, а сильный дождь и буря сначала выбелят жалкие останки и очистят их от всех следов жизни, и потом раскидают по широким просторам, бывшим когда-то полностью подвластными их неудачливым и невезучим хозяевам.
Ох, простите, я совсем заболтался, и вижу, что напугал вас: не случится такого, не случится. Скорее всего. И вам с папашей особо нечего беспокоиться: во всяком случае в ближайшие лет сорок-пятьдесят. А там уж: какая разница? Особенно вашему папаше. Все мы там будем, это уж точно. Но спешить в том направлении не следует: мало ли что? А вдруг где-нибудь обнаружится боковая ветка, и составу удастся-таки свернуть на новый путь: у меня ведь нет топографической карты, и вряд ли кто-то возьмётся утверждать, что был уже в той местности и изучил её как ладонь своей руки? И потому не будем впадать в панику: особых поводов пока что нет. Так что можно продолжать веселиться и развлекаться: если, разумеется, есть на что. Но с этим-то у нас, я надеюсь, никогда не заржавеет. Ведь правда же?