О том, что маг оставит меня в покое, не приходилось и мечтать. Непонятно откуда взявшиеся обвинения в том, что именно я виновата в смерти его сестры, и угрозы Фейольда подкреплялись его знаменитой мстительностью. Такой не отступится, будет добиваться своего. Метка, плата мне за унижение, хоть и перестала болеть, подсказывала, что маг где-то близко, не дальше Пупа.
Чем больше я думала о преследователях, тем меньше верила в рассказанную мне вчера байку. Фейольд наверняка влиял на эмоции селян, расположил к себе. У людей нет оснований сомневаться в словах человека со значком стражника, так что вряд ли Вольных орлов повязали. Кроме того, это в своих владениях шаман защищен, но уже в Пупе он не в безопасности. Бандиты вполне могли подловить шамана за границами его земель и либо подкупить, либо угрозами склонить на свою сторону.
Выдавать меня Фейольду лично и брать на себя грех соучастия в моем убийстве шаман, видимо, не хотел. Вот и разыграл усталость, подчеркнул слабость магии, подталкивая к побегу. Даже книга должна была направить меня на нужные мысли! В одной из пьес пленник, которого вынудили служить тюремщику, сбежал именно в такой момент!
Книга выпала из рук, из-за превращения в лису закружилась голова. Уже в который раз отметила, как тяжело теперь давалась смена ипостаси. Эта магия, естественная, словно сердцебиение, последние дни отнимала столько сил, что становилось трудно дышать.
У внезапного перекидывания была и хорошая сторона: звериный облик всегда обострял чутье. А оно подсказывало, что я сама себя дурю и старательно множу страхи. Чутье было совершенно уверено в том, что приютивший меня человек не может оказаться убийцей-потрошителем. Значит, он в любом случае лучше Фейольда и его подручных. Нужно быть признательной Ему за посланного помощника и постараться отблагодарить шамана за лечение и кров. Оставалось надеяться, что плату он потребует посильную. А это, по сути, любая, кроме частей тела…
Вернуть себе человеческий облик не получилось, а бесплодные попытки истощили так, что я на лапах не держалась. От слабости мутило, разболелась голова. Я винила во всем ошейник, Фейольда, изменившего какие-то формулы на нем. Но вялость была даже сильней справедливой злости на мага и, свернувшись калачиком на постели, я умостила поврежденную лапу в мокром полотенце и задремала.
Проснулась от стука в дверь. Так ужасно испугалась, что внезапно перекинулась в человека и упала с постели. Сердце чудом не выскочило. Я не сразу сообразила, где нахожусь, и несколько долгих мгновений сидела на ковре, вцепившись в одеяло.
— Алима? — в голосе шамана слышалось беспокойство. — У тебя все в порядке?
Голоса я лишилась, похлопала в ладоши.
— О, — короткое замешательство, которого мне хватило, чтобы встать. — Прости ради богов. Говори, тварь.
— Все хорошо, — чувствуя, как от смущения горят щеки, заверила я. — Я превратилась случайно и упала. Ничего страшного. Я сейчас выйду.
— Не торопись, — слышно было, что он улыбнулся. — Я пока мясо достану, уже запеклось.
Поправляя одежду, отметила, что шаман, не открывший дверь без разрешения и вновь извинившийся за использование оскорбительной ключ-фразы, вообще вел себя очень тактично. Этот молодой мужчина старался сделать так, чтобы я чувствовала себя желанной гостьей в его доме, и каким-то непостижимым образом давал понять, что я действительно, совсем, нисколько его не обременяю. Его не задевала моя молчаливость, он не донимал расспросами. Участие, сердечность казались искренними.
Я хотела ему верить. Этой теплой, ободряющей улыбке, заботе, сочувствию. Хотела верить, хоть происходящее и казалось немыслимым, невозможным.
Но обмануться я боялась больше. Неопределенность и собственные страхи вынимали душу, оттого я не стерпела и решила расставить черточки в рунах. Выйдя из комнаты, подошла к хозяину, нарезавшему хлеб на кухонном столе.
— Я очень тебе благодарна за все, — в который раз не осмелившись назвать шамана по имени, начала я. — Как отплатить тебе за помощь?
Прозвучало хорошо, твердо. Еще бы не помешала уверенность в том, что смогу заплатить назначенную цену. Шаман встретился со мной взглядом, и видно было, что он искренне удивился.
— Мне не нужна плата, — он покачал головой.
— Но ты же берешь деньги, еду и вещи за лечение, за ритуалы, — возразила я. — Мой отец заплатит столько, сколько скажешь.
— Охотно верю, но мне не нужны деньги.
Веский, окончательный ответ, который меня совершенно не устраивал! Тот, кто не хочет денег, может потребовать что угодно.
— Пожалуйста, сложи цену своей помощи. Я не хочу оставаться должницей, — упорствовала я, чем заслужила долгий задумчивый взгляд.
— Хорошо, раз это для тебя так важно, — заключил шаман наконец.
— Спасибо. Я буду рада отплатить за добро, — изобразила улыбку, хоть никакого облегчения не чувствовала.
Он кивнул, молча достал тарелки, судок с ужином из печи. Мясо и яркая, красиво подрумянившаяся тыква, казалось, полностью завладели его вниманием. Я не отважилась приставать с разговорами, да и любая фраза не была бы к месту. Слишком серьезным выглядел шаман.
— Прихвати тарелку с хлебом, пожалуйста, — первые сказанные после долгой паузы слова удивили обыденностью и спокойным тоном. Будто не было только что разговора о плате за ни много ни мало спасение жизни.
Выполнив просьбу и послушно сев за стол, подумала, что такая реакция шамана, наверное, правильная. Γлупо было ждать от него немедленного оглашения списка вещей или редких трав, которые колдун мог бы потребовать.
Сладковатая тыква прекрасно оттеняла ароматное мясо, соус с травками подчеркивал вкус серого хлеба. При других обстоятельствах я бы считала, что попала в рай, но на сердце было тревожно. У разговора остался неприятный осадок, и я поймала себя на том, что то и дело поглядывала на сидящего напротив мужчину, ждала хоть каких-то слов, искала и не находила темы для беседы.
Шаман сосредоточенно хмурился, ел молча, и даже робкая похвала его прекрасной стряпне не изменила настроения хозяина. Я сожалела, что упомянула плату, но и не спросить о ней не могла.
— Я рассказывал тебе, что в Пупе были очень тяжелые роды, — заговорил он, когда тарелки опустели. Прежняя благожелательность, хвала Ему, никуда не делась. — У нас принято выпить за здоровье матери и новорожденного, и наше с тобой знакомство тоже нужно отметить. Надеюсь, ты не откажешься от вина.
— Не откажусь, — радуясь тому, что долгие раздумья пока не повлияли на тон общения со мной, я готова была согласиться на любое предложение.
— Это хорошо, — он улыбнулся. — Пить одному не хочется, а я выпить должен. Я ведь был причастен к родам.
О таком удивительном обычае в школе не рассказывали, и я спросила до того, как сообразила, что интерес вряд ли уместен.
— Почему «должен»?
— Таким образом я показываю, что закончил работу, завершил ритуал и передаю мать и дитя под покровительство духов их рода, — пояснил шаман. — Часть вина я позже, сегодня ночью, принесу в жертву. Таким образом отблагодарю духов за помощь. А ритуал проведу ночью не потому, что это наилучшее время для шаманских таинств, — подчеркнул он с усмешкой. — Все проще. Поддерживающие роженицу и ребенка заклинания перестанут работать в полночь, и к этому моменту у моих подопечных должны появиться другие покровители.
— Очень интересно. Я не знала о таком обычае.
— Не ожидал другого, — он встал, забрал тарелки и пошел на кухню. — Шаманы и мэдлэгч очень по — разному обращаются с магией, хоть и черпают ее из одного источника. У даров северных и итсенских магов и вовсе иная природа, а это означает иные возможности.
Булькнули тарелки, опустившись в мыльную воду, звякнули приборы, хозяин с сомнением посмотрел на грязную посуду, махнул рукой и достал из навесного шкафа серебряные кубки и темно-зеленую бутылку.
— По этой причине я не снял пока с тебя ошейник, — продолжил шаман, вернувшись к столу. — Честно говоря, не разобрался в формуле с налету, а вчера важней было разрушить причинявшее тебе боль заклинание. Но я попробую еще, Алима. Обязательно.