ГЛАВА 12
Проснулась среди ночи от ужасного холода. Замерзла так, что зуб на зуб не попадал. На ощупь добравшись до ларя с одеждой, вытащила оттуда второе одеяло и толстые шерстяные носки. Они болтались на ногах, но доходили почти до колена и грели, и это было важней всего. Забившись под два одеяла, растирала озябшие плечи, пыталась не дрожать и заставить себя положить больную руку в прохладный кокон примочки. Здравый смысл и страх навредить руке победили озноб, холодная ткань обняла пальцы, а я в который раз поблагодарила Его за то, что послал мне Триена.
Все мои представления о шаманах разбивались о его улыбку и доброжелательность. Но я дала себе зарок быть настороже и помнить, что у рассказов о шаманах есть основа. Слухи о частях тел мэдлэгч, использованных в зельях, не родятся на пустом месте. Не с чистого неба появились и сведения о том, что шаманы — отличные проклинатели, ничуть не уступающие нашим неспособным перекидываться мэдлэгч. Я даже допускала, что мощь северян была больше силы соотечественников, иначе каганатцы не признали бы врагов равными себе.
Стараясь сосредоточиться на том, что Триен пока использовал свой дар на добрые дела, на лечение, плотней закуталась в одеяла и уснула. Видения об Интри, его гибели сменялись образом Φейольда, издевавшегося надо мной в подвале. Сон о собаках, загнавших меня на дерево, стал воспоминанием о том, как маг чуть не поймал меня на реке. Проснуться, вырваться из кошмаров не получалось. Малейшее просветление — и меня затягивало в новый сон.
Я чувствовала на лбу тяжесть влажного полотенца, слышала ароматы лечебных трав и ощущала вкус целебной микстуры с медом. С трудом открывая глаза, видела северян, мужчин и женщин. Они казались знакомыми, и я позже поняла, что уже видела их во снах, когда какая-то сила гнала меня в Пуп и сулила спасение в деревне. Северяне говорили со мной ласково, голоса звучали чарующе. Я заметила, что и мужчины носили длинные волосы, но не мог же в доме Триена находиться одновременно чуть ли не десяток шаманов. Постепенно я понимала, что видения — бред, и пыталась цепляться за действительность. Мне даже это удавалось по большей части, и тогда голоса северян сливались в один. В осипший от усталости голос Триена, сидящего у моей постели.
— Боюсь, мне с тобой не расплатиться, — прошептала я, рассмотрев, наконец, сквозь туман слабости и остаточных видений молодого шамана.
— Значит, считай мою помощь подарком, — усмехнулся он.
Отжав в миске полотенце, Триен положил его мне на лоб:
— Спи, выздоравливай.
Будь он мэдлэгч, я бы решила, что он зачаровал меня прикосновением. Очень быстро, словно по волшебству, пришло ощущение покоя, уюта, согревшего сердце. Рядом с Триеном, о котором я ничего, совершенно ничего не знала, было удивительно легко и светло. Как в детстве, еще до школы, когда я в полной мере чувствовала опеку и заботу магии своего рода.
* * *
Выспаться не удалось. Опасения оправдались, а лекарство не помогло. Алима металась в бреду, стонала и кричала. Среди бессвязного бормотания был и отчетливо слышный плач-просьба. Девушка молила отца не отдавать ее замуж. Триен невольно подумал, что, если она говорила с отцом хоть вполовину столь эмоционально, у него было каменное сердце, раз он не внял мольбам.
Шаман старался не слушать, что в бреду говорит девушка, но ухо улавливало знакомые слова, а одна из сущностей-мужчин болезненно радовалась фразам Алимы о первых ночах с Интри.
— Я тоже опаивал девок, — нашептывал голос в голове.
Тот, чьего имени Триен не знал, ухмылялся, скалился и хотел близости с женщиной.
— Разным опаивал. Чаще приворотным, чтобы сами на шею вешались, чтобы их от себя самих воротило, когда зелье работать переставало.
— Перестань! — одернул Триен, но не умерший, получивший голос из-за крайнего магического истощения шамана, не желал от него отказываться.
— Я так на заказ девок портил, позорил, — за самодовольство и уверенность в собственной безнаказанности этого духа хотелось избить. — А тех, что мне нравились, но противились, обездвиживал и силком брал!
На этом фоне слова Алимы о том, что муж ни разу ее не обидел, приобретали особую ценность. Дух не унимался, говорил пошлости, советовал Триену добавить постель к назначенной цене.
— Она сильней заболела, нам ее дольше выхаживать придется. Хоть это получишь, больше с нее взять нечего.
— Да заткнись же ты! — зло выпалил Триен, прижав ладонями бесполезную повязку.
— Она будет только рада. У нее красивого мужика и не было никогда. А девка ладная, здоровая, в самом соку и точно почище покупных шалав! — напирал дух. — Оба повеселитесь, глядишь, и идти никуда не захочет.
Триен не отвечал бесплотному советчику, только шептал формулу, вышитую на повязке. Магические слова обладали собственной силой и должны были действовать даже, если резерв шамана истощен полностью. Но они не работали, и Триен не мог заставить голос в голове молчать.
— Ты ж раз в несколько месяцев баб имеешь, в Зелпине, когда брата навещаешь. Мало того, что глупо, так и здоровья с того не добавляется. Я давно тебе говорил, зачаруй какую-нибудь девку на послушание, раз жениться не хочешь. Была бы постоянная баба, так нет же. Не слушаешься, дурень. Кому от этого лучше? А?
Триен, в который раз подумавший, что этот особо наглый дух был самой первой сущностью Санхи, невольно вспомнил видения прошлых жизней шаманки. У мужских воплощений действительно были зачарованные рабыни. Нетребовательные, заглядывающие шаманам в рот, бессловесные, болезненно восторженные и счастливые от возможности угождать. Из-за этих мыслей стало еще противней, мерзко до тошноты.
— Хорошо, что эта тебе подвернулась. Она ж настоящего мужчину и не знала. Ее продали старому уроду. Отымей ее пару раз, она в Каганат возвращаться не захочет. И тебе мучиться выбором не придется, — уверенный голос воплощения пронизывал все мысли, был громче Триена, пытавшегося заглушить духа с помощью заклинания. — Ты ж боишься идти. Боишься. А отправить ее одну тебе, видите ли, совестно! Это вообще дурь несусветная. Задержи ее тут на пару месяцев, ребенка заделай. Все само решится!
— Ты же знаешь, что я расшифровал записи. Я не дам тебе шанс вернуться через моего ребенка! — отрезал Триен.
— Шанс ничтожно мал, — в голосе духа слышалось разочарование. — Так что живи спокойно. Плоди без опаски.
— Мал, говоришь? — изображая надежду, уточнил Триен.
— Он почти не существует, — заверил призрак. — К сожалению. Так что ты обречен до конца дней своих быть всего лишь частью одной большой сущности. Не видать тебе одиночества даже в мыслях, — хмыкнул дух. — Ты же не проведешь ритуал, не опоишь законную жену описанными составами, не зачнешь ребенка в полнолуние шестой луны года. Нет же? Хотя так ты остался бы сам один в своем теле.
— И все былые души воплотились бы в ребенке, которого я смог бы воспитать, научить применять магию на добро, — задумчиво подхватил Триен.
— Это ведь будет твой ребенок, — согласился призрак. — От воспитания многое зависит, ты по себе суди. Мы старались сделать из тебя достойного преемника, а ты даже по девкам не бегал в самый-то гон.
— Отец объяснил, что так нельзя поступать, — твердо ответил Триен.
— Видишь? «Отец объяснил», а мы за восемь лет его научение не переломали, — вздохнул голос и подчеркнул: — А мы старались.
— Получается, если делать с умом и не боятся случайностей, то все можно исправить, — пробормотал Триен.
— Уж не знаю, чем тебе не угодило то, что было, — сварливо бросил дух, — нам нравилось. Но да, переиначить можно. И шансов больше, если мать ребенка будет одаренная.
— Это отрадная мысль, — улыбнулся Триен. — Спасибо за дельный совет.
— Всегда на здоровье, — хмыкнул призрак. — Ты, главное, не зевай.
Голос прошлого воплощения смолк, его влияние пошло на убыль, дышать стало легче, в голове прояснилось. Шаман окунул руки в холодный отвар из сбивающих жар трав, провел по лицу, будто смывая следы чужого присутствия. Жаль, что нельзя было выпить ещё одно зелье восстановления резерва и избежать разговоров с потусторонним. Добавлять к валящей с ног усталости ещё и отравление Триен не мог.