Вероника Тутенко
Заснеженный рояль
ГЛАВА 1
БЕЛЫЙ ЛЕС
1
Рыжая такса оставляла на снегу следы широких лап и, кажется, куда-то звала за собой, постоянно оглядываясь. Александр последовал за ней, втайне радуясь беспричинности. Он вдруг осознал, что давно ничего не делал просто так, безо всякого повода, что не слишком хорошо для музыканта.
Александр играл на фортепиано, и некоторые даже считали его виртуозом, но сам он был, скорее, на стороне скептиков.
Виртуоз тот, кто, как Паганини, своей рукой и талантом заставит так звучать обездвиженный инструмент, что зрители забудут, что они на земле — растворятся в полете.
Такса повела ухом и обернулась, точно проверяя, идет ли Александр за ней.
Он тихо присвистнул. Собака нервно дернула ухом, но не сменила траектории, явно давая понять: это он, человек, идет у нее на поводу и вовсе не наоборот.
«Что ж, посмотрим, куда ты меня приведешь», — весело подумал Александр.
Собака упитанная, без желтой бирки в ухе.
«Наверное, у нее есть хозяева», — продолжал рассуждать музыкант, следуя за таксой вдоль дороги.
Светофор подмигнул зеленым — не желаете свернуть на Привокзальную?
Там под большим железнодорожным мостом поезда ждут пассажиров.
«А что если такса приведет меня на перрон?»
Александр улыбнулся, представив, как под видом провожающего проникает с таксой в поезд и зайцем едет на берег Черного моря.
Но собака даже не взглянула ни на светофор, ни на зебру, продолжая трусить по прямой и свернула с тротуара, только приблизившись к лесу на окраине города.
2
За лесом на окраине города закрепилась странная слава.
Несколько лет назад в нем ночью случился пожар по причине, установить которую не удалось.
Огонь довольно быстро усмирили. Лес же с тех пор прозвали Горелым.
Он как будто бросал вызов этому городу.
Огромные дубы наблюдали смену ни одного поколения людей и, казалось, имели право смотреть на них свысока. Но деревья были мудрее. Дубы бескорыстно дарили силу, а березы, которых тоже немало в Горелом лесу, — радость, а все вместе — вдохновение.
3
Александр не ошибся. Такса привела его в Горелый лес. Зимой он выглядел как-то особенно торжественно и даже сказочно и как будто приглашал приобщиться к какой-то тайне. Александр даже пожалел, что никогда не был зимой в Горелом лесу.
Похоже, сегодня утром здесь еще никто не успел побывать. Только птичьи следы уже обновили выпавший за ночь снег.
Такса еще раз оглянулась на Александра, несколько раз вильнув хвостом, довольная, что он идет за ней, и, проваливаясь в снег, Александр поспешил за ней в глубь леса, за деревья.
Такса остановилась и залаяла.
По-видимому, это означало, что они у цели, и этой целью была проглядывающая между стволами какая-то белая глыба, сливающаяся со снегом.
Приблизившись к ней, Александр даже присвистнул от удивления, и в этот раз такса радостно подбежала к нему.
Подумать только! Рояль.
Заснеженный рояль.
Концертный.
Белый.
Интересно, кто и зачем притащил его в лес и оставил его здесь с поднятой крышкой…
Но еще больше музыканта волновало другое: как звучит заснеженный рояль.
Клавиши засыпало снегом и, кажется, они слегка оледенели и только и ждали его, чтобы согреться под его быстрыми умелыми пальцами.
Александру доводилось играть и в маленьких гостиных, и в огромных концертных залах, в костелах, но в зимнем лесу — никогда.
Он будет играть для птиц и этой таксы, которая привела его сюда. Жаль, он не может узнать ее имя.
Такса уселась на снег, как будто в ожидании лесного концерта.
Александр хмыкнул и довольно провел рукой по заснеженным клавишам. Как рой недовольных потревоженных пчелок, снежинки неохотно опустились к ногам Александра.
Грубая деревянная табуретка, тоже в снегу, контрастировала с шикарным роялем.
Музыкант смахнул с нее холодную белизну и сел за рояль, нащупывая у него педали под снегом. В этом рояли похожи с автомобилями.
Нажимаешь правую педаль — и музыка или скорость уносит тебя, и вот уже чувствуешь, надо бы притормозить, и давишь на тормоз.
Разница в том, что автомобилям в отличие от роялей не превысить скорости света. Во всяком случае, пока.
Такса нетерпеливо тявкнула, и Александр прикоснулся наугад к одной клавише, затем к другой, медленно погружаясь в черно-белое пространство, и оно ожило.
И вот уже сам лес стал огромным роялем и звучал то громогласно, то нежно, и сам музыкант стал на какое-то время и снегом, и музыкой, а потом в оттаявших звуках потерялось и время, содрогаясь в финальном аккорде.