— Невероятно! — искренне восхитилась я. — Майор Пронин вместе со Штирлицем нервно курят в уголке. Ты этим риэлторам иголки под ногти загонял? Как тебе удалось?
— Элементарно, Ватсон! Не ты одна рекламой подрабатываешь. Так что этих ребят я немного знаю. Остальное — дело техники. Еще что-нибудь нужно или поехали?
Конечно, мы поехали. Поль с Зямой подвезли меня до дому. После раскаленных улиц прохладный подъезд казался настолько райским местом, что я даже не стала вызывать лифт и пошла пешком.
Телефон — свой, такого звонка больше во всем доме нет — я услышала еще на третьем этаже. Он надрывался так, что, казалось, дверь сейчас просто вылетит — и замолк, естественно, как раз в тот момент, когда я, наконец, справилась с замком. Ну, Ильин, ну, заботливый мой, понаставил мне замков, как в швейцарском банке! Домой попасть невозможно. И автоответчик я, уходя, конечно, забыла включить. Кто же это там такой упорный был?
Не успела я, однако, вызвать на табло список входящих звонков, как неугомонный аппарат вновь ожил.
— Я уж думала, тебя тоже убили! Ты где была? — Ланка даже поздороваться забыла.
— В разных местах… — довольно невнятно ответила я, недоумевая, чего это Лана свет Витальевна так разнервничалась. Даже рядом с трупом она была спокойнее.
— В разных местах… — повторила за мной Ланка.
— Ладно, чего там еще стряслось?
— Не знаю. Может, и ничего. Даже наверняка ничего. Только… Слушай, ты можешь позвонить Казанцеву? Ну там о каком-нибудь интервью договориться, а? Я тебе номер продиктую…
— В воскресенье? — изумилась я. — Об интервью договариваются по служебным телефонам. Я, конечно, могу, но это будет ненатурально, как фиолетовый апельсин. Сама не можешь позвонить?
— Не стоит, — прозвучало после паузы.
Что там у них стряслось? Ланка что-то узнала о бывшем ненаглядном? Или ненаглядный себя «не так» повел? Или что? Или вчерашний звонок к нему вообще не имеет отношения?
— Но это он вчера звонил? Когда ты сорвалась и умчалась.
— Да, — кратко и невыразительно подтвердила Ланка после небольшой паузы.
Интересно… Откуда бы тут паузе взяться? Либо «да», либо «нет», чего думать-то?
— Ну и? Вы поссорились, что ли?
— Нет, — на этот раз пауза была подлиннее.
Не узнаю великого фотографа. Названивает мне сама, а информацию клещами приходится вытягивать.
— Ничего не понимаю. Ужасное нахальство с моей стороны, но не скажешь ли, зачем ты ему так срочно понадобилась?
— Не знаю.
— То есть как — не знаю? О чем вы говорили?
— Мы не говорили.
— Ага, молчали и глядели друг на друга. Давай по порядку. Он позвонил, попросил о встрече, так? Ты приехала домой — и…
— И все. Он так и не появился. Мобильный отключен, на домашний мне лучше не звонить… Рит, я боюсь…
— Понятно. Только, по-моему, напрасно. Он все-таки не я, не ты и не дядя Вася слесарь. Если бы что случилось, уже в новостях сообщили бы. Смотрела наши новости?
Она мотнула головой:
— Нет.
Я щелкнула телевизионным пультом, пробежалась по программам… Вот. «Воскресная студия».
— Включи телевизор и хватит психовать. Сидит твой голубчик за круглым столом и с умным видом разговаривает об умных вещах. Сама убедись.
Вообще-то «Воскресная студия» снимается где-то в четверг-пятницу. Но этого я Ланке говорить не стала — если бы с «голубчиком» что-то случилось, передачу наверняка заменили бы.
В трубке послышался вздох, хотелось думать, что облегченный.
— А теперь скажи, чего он звонил?
— Не знаю, — голос звучал уже поспокойнее. — Надо поговорить, и все. Я и поехала, — после небольшой паузы она добавила: — Неловко как-то все сразу рубить.
Это я очень хорошо понимала. Чувство вины перед человеком, с которым только что рассталась, причем «та» сторона искренне не понимает — почему — и убеждена в полном отсутствии каких бы то ни было причин для разрыва… «Не понимает», потому что некоторые вещи мужчины и женщины воспринимают с диаметрально противоположных сторон. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись.
В общем, дополнительных разъяснений тут не требовалось. Лично мне под руководством немотивированного комплекса вины доводилось совершать куда большие глупости, чем отклик на «надо поговорить». И уж заведомо более серьезные, нежели те, что делаются… м-м… как это называется? в любовном угаре.
— Ланочка, я вообще не понимаю, чего ты паникуешь. Если девицу достал кто-то из его команды, так ты тут никаким боком. Тебя может касаться только, если он сам… А он с тобой был с трех часов дня.
В трубке опять послышался вздох и, подождав с минуту, я почувствовала, как в душе моей зашевелились смутные, но крайне неприятные подозрения.
— Или не с трех? Эй, Ланочка, ау!
— Да с трех точно, ты не думай, — успокоила не то меня, не то себя Ланка, в результате чего подозрения поднялись и заколосились. — Я сама не знаю, что на меня нашло. Максим исчез, тебя тоже где-то носит, ну, и вот… Ты что-нибудь еще узнала?
Я подумала, что, конечно, узнала, остается самая малость — понять, что именно. Но, раз уж Ланка на связи, не вредно заткнуть еще одну дыру.
— Сколько у тебя Лариса Михайловна получает? И сколько на основной работе?
Ланку неожиданный перескок из Европы в Австралию не удивил, ответила моментально, а зачем мне это нужно, даже не поинтересовалась. Похоже, финансовые манипуляции собственного бухгалтера ее интересовать почти перестали.
Положив трубку, я задумалась. Сто лет Ланку знаю, но первый раз вижу, чтобы она так себя вела. Боюсь, говорит… Чего боюсь, почему боюсь? Бред. Или не бред?
Я снова схватилась за телефон:
— Лан, опять я. С одним-единственным вопросом. Можешь меня, конечно, послать, но все-таки…
— Какой вопрос? — обреченно согласилась Ланка.
— После трех вы непрерывно вдвоем были?
В трубке повисло глухое и плотное — хоть ножом режь — молчание.
— Але, Лана свет Витальевна! Я же сказала, что ты можешь меня послать. Сейчас это уже не принципиально: американцам твоим, по-моему ничего — или почти ничего — не угрожает. Но мне для себя хотелось бы прояснить кое-что. Только скажи — я забуду. Все и навсегда.
Трубка наконец ожила. Хотя «ожила» — это я зря. В Ланкином голосе жизни было не больше, чем в останках гейдельбергского человека:
— Нет. Я хочу знать. Что бы там ни было. Только… Я могу на тебя рассчитывать?
Дурацкий вопрос, но, похоже, Ланка сейчас в такой растерянности, что сомневается во всем. Поэтому я постаралась, чтобы мой ответ прозвучал и максимально убедительно, и предельно обыденно:
— Так же, как и раньше. Если я что-то выясню, ты об этом узнаешь первая.
— А потом?
— Как разрешишь, — я пожала плечами, как-то забыв, что она меня не видит. — Только, солнце мое, может, хватит уже ходить вокруг да около? Я так понимаю, что в непрошибаемом алиби твоего ненаглядного имеется некоторая брешь, да? Так расскажи уже, вместе подумаем…
— Ладно. Только этого не может быть… — Ланка помолчала, а я ее, разумеется, не торопила. — Понимаешь, часов в пять нам захотелось моченых арбузов…
— Нам? — уточнила я, подумав, что размер «дыры» в алиби зависит в первую очередь от того, кому именно пришла в голову эта идея. Если Большому Человеку — то это, возможно, повод отлучиться…
— Ну, вообще-то мне, — сообщила Ланка, — хотя Максим их тоже любит. В общем, захотелось. Правда, по стаканчику мы принять уже успели, но от меня до Крытого рынка можно доехать дворами, решили, что обойдется.
— Ну и?
— Ну и, — передразнила меня Ланка. — Он привез четыре арбузика, мы их с удовольствием съели. Все.
— Долго ездил?
— Минут двадцать. Не больше получаса.
— И как раз в пять часов… — печально констатировала я. — Хотя по времени только-только до Крытого доехать и вернуться. Эх!.. Слушай, ему перед этим никто не звонил? На трубу, а?